Юрий Казаков - Любимые рассказы для детей

– Ты не видишь звезд? – спросил Кудрявцев, помолчав.

Он был близорук.

Агроном поднял голову и долго смотрел вверх.

– Нет, – сказал он, зевнул и лег на спину. – Туман здоровый. А должно быть ясно.

Он лежал, возвышаясь животом, перетянутым патронташем, посапывал и редко курил, глубоко затягиваясь.

Кудрявцев тоже было прилег, но сейчас же сел, ударил себя по ляжке и часто задышал носом.

– Ты чего? – спросил агроном.

– Не знаю, радостно чего-то стало… – Кудрявцев засмеялся. – Выпьем сегодня?

– Это само собой! – оживился агроном. – Я все про ту утку думаю. Обязательно я ее срезал! Жалко, не нашли. Ты видал, как я ее стеганул?

– Нет! Я только гляжу, ты в камыши подрал, и брызги выше головы. – Кудрявцев счастливо захохотал.

– Ну, ты никогда не видишь! Их три было, вдоль берега шли, над лесом. Я по ним шагов за сто ахнул, две завернули, а задняя прямо колом в камыши. Эх, собаки не было!

А в тумане все звенели и звенели нежные от расстояния металлические удары, и Кудрявцев замолчал, подавленный неожиданной и непонятной радостью. «Может быть, это от тумана? – подумал он неясно. – Или от охоты? Или от этих ударов, потому что всегда радостно знать, что близко люди и не спят, не спят, работают…»

Он вспомнил жену, с которой поссорился навсегда, как ему казалось. Он поругался и совсем перестал замечать ее, молчал по целым дням, уходил вечерами, пил с агрономом или трактористами. Стоило ему увидеть ее покорное лицо, как злоба охватывала его, и он говорил ей грубости, страдая при этом сам.

И вот теперь все прошло, рассосалось, и ему захотелось быть хорошим и чтобы все вокруг тоже были веселы и милы.

– Ну, пойдем! – сказал агроном и поднялся. – Жалко, пустые мы сегодня с тобой. Хорошо бы утятинки на закуску…

– А я все равно рад, – сказал Кудрявцев, шагая вслед за агрономом и глядя тому в громадную спину.

Они шли теперь смело, громко переговариваясь о прошедшем лете, какое оно было жаркое, об урожае в других колхозах, и внезапно вышли на дорогу.

Дорога была масляниста после вчерашнего дождя, а это был первый дождь за долгое время. Все лето стояла жара. Хлеб, лен, клевер, горох – все горело. Во всем чувствовалась неподвижная истома засухи; пыль на дорогах лежала в два-три пальца.

Но был конец августа, и в солнце не стало уже силы, а жара была только видимостью жары. Присутствовало во всей природе что-то лихорадочное, что-то горькое и тайное, торопливое, как в бабьем лете, хоть и далеко было до него.

Ночи стояли уже туманные, холодные, росистые. Луна над лесом и туманом всходила близкая и красная. Но лето держалось, держалось, пылило и пекло, пока наконец вчера не прошел обильный дождь с градом, после которого сразу придвинулась осень, объявились вдруг первые желтые листья, красно-коричнево загорелись глухие дороги, заросшие подорожником.

Три дня назад шел Кудрявцев днем этой же дорогой, и лен – рыжий, с шоколадным отливом поверху – звенел под ветром сухим, шелестящим звоном.

А теперь лен уже вытеребили, и на дороге, когда шли осиново-березовым леском, пахло баней и марганцовкой, а возле льна пахло мокрым бельем.

– Слушай, – сказал в спину агроному Кудрявцев, – я сейчас как пацан: прыгать охота! Вот как услыхал удары, туман кругом, на тебя посмотрел, как ты закуриваешь, так и нашло.

– Что нашло? – не понял агроном и приостановился, чтобы идти рядом.

– Ну, счастье, что ли… – неуверенно сказал Кудрявцев и посмеялся немного, как бы осуждая себя. – Это как осенью: в самую мерзкую погоду вдруг голубое окно в тучах, и вот посмотришь на это голубое и какие лужи на дорогах сделаются светлые – и вспомнишь все весны и счастье, что когда-то было!

– Н-да… – сказал агроном и задумался. – Жить – значит вспоминать. Надо бы мне еще поискать…

– Что ты сказал? – не расслышал Кудрявцев.

– Я говорю, было бы мне ту утку поискать!

Охотники подходили уже, и задолго стал им виден румяный неровный свет сквозь туман, пока они не догадались, что это костер.

Костер был разложен возле мастерских. Кругом сидели трактористы в замасленных спецовках, отбрасывая в разные стороны длинные тени. Тут же стоял гусеничный трактор со сломанным траком. Скаты трактора бархатно лоснились от вязкой земли, гусеницы блестели. Трое возились возле него: один лежал на спине под трактором, только ноги были видны, двое, затеняя себе, натягивали гусеницу, колотили молотком, но она снова и снова распадалась.

– Здорово, ребята. Не помочь? – громко спросил Кудрявцев, чувствуя в груди теплоту к этим людям, работающим в темноте.