Илья Ильф - Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

Некоторые из них служили во дворце еще при Николае. Они‐то уж знают.

– Вы чуть потоньше будете! – хором отвечают служители.

Пока царя внимательно рассматривает режиссер, служители пускаются в детальное обсуждение.

– Он‐то ничего! Веки только у него какие‐то припухшие. Вот на прошлой неделе у нас тоже снимали. Вот то был Николай! Этот не может конкурировать.

Впрочем, с тем Николаем никто не может конкурировать.

Это заведующий одним из ленинградских хлебозаводов. Играет он безо всякого грима. У него все свое: нос, лоб, усы, бородка. Похож на царя так, что люди, увидевшие его впервые, сначала просто молчат, а после душевно, долго и обалдело хохочут. Такие усы и борода, как у этого заведующего, вырастают только раз в тысячелетие. Он снимается в картине «9 января» и представляет своего рода киноредкость.

– Репетируем! Приготовились!

Нет, не совсем еще приготовились. Безделушки, которыми заставлен царский стол, прикованы к нему проволочками, надо их освободить, не то в картине это будет заметно.

– Потом, нужна какая‐нибудь папка для деловых бумаг!

«Каких‐нибудь» папок во дворце нет.

– Я вам дам бювар Александры Федоровны! – предлагает заведующий музеем.

Приносят папку царицы и кладут в нее бумаги, имеющие вид деловых. Царь в военном сюртуке садится за стол и пересматривает бумаги.

– Репетируем! Входит Мин.

Резким военным шагом входит тучный полковник. Он трясет густыми эполетами и кланяется.

Короткий разговор о московском восстании и средствах к его усмирению. Николай прихлопнул бювар рукой и «соизволил повелеть»:

– Я поручаю это дело вам.

Сцена эта репетируется три и четыре раза. Затем снимают. Снова входит Мин. Ослепительный свет льется на бледного самодержца, и Мин верноподданно трясет эполетами. Пылают вольтовые дуги, и в тишине потрескивает съемочный аппарат.

Переходят к следующим сценам: в спальне царя и других комнатах.

Между тем как московская кинофабрика работает во дворце, на улицах орудуют ленинградские режиссеры. Спешно снимаются последние массовки для «9 января».

Режиссер Севзапкино согнал в Александровский сад тысячи людей. Кого здесь только нет!

Рабочих играют безработные с биржи. Их так и зовут «биржевики». Две сотни студентов и студенток института истории искусств фигурируют в виде мелкобуржуазной толпы. Наряжены они соответственно.

Дамы в меховых шапочках, в ротондах, вуалях, каких‐то боа из перьев. Мужчины носят котелки. Попадается и франт в цилиндре.

Суета и толчея. Идут последние приготовления к сцене расстрела мирной толпы преображенцами. Офицер в башлыке кричит на военного врача:

– Почему вы в калошах? Военный врач – и вдруг в калошах!

Врач-статист оправдывается:

– Врачам позволяли носить калоши!

Режиссер свистит:

– Ничего, ничего! Не будет заметно. Где дети? Дети, вы взбирайтесь сейчас же на деревья. Вы смотрите на площадь и видите солдат. Радуйтесь. Ура! Ура! Вдруг залп. Тогда вы быстро слезайте с деревьев. Убегайте!

– А падать можно?

Детям съемка – одно удовольствие.

– Никоим образом падать нельзя! Сползайте по моему свистку!

Толпа стоит на панели и смотрит на площадь, куда направляются Гапон и шествие рабочих.

С площади залпы. В первом ряду толпы внезапно сползает наземь студент. Он убит. Толпа приходит в ужас, лезет через садовую решетку и бежит по аллее.

Бегут старушки, путаясь в плюшевых манто. С деревьев быстро валятся дети. Там и сям падают подстреленные. Гремя, падает молочница с бидоном.

– Убитые, ползите в сторону, чтоб не растоптали! – вопит режиссер.

Четыре киноаппарата с разных сторон снимают бегство. Свисток режиссера.

– Назад! Довольно!

Толпа, запыхавшись, идет назад. Убитые и спасшиеся тут же, на месте происшествия, получают свои полтора целковых за массовку.

В три уже темнеет, но из широких окон Зимнего все еще льется лиловый слепящий свет. Там еще снимают последнего самодержца.

В фойе каждого кинотеатра можно увидеть человека с незабвенно-строгим лицом. Это администратор.

Он вечно озирает публику. Лицо его вечно омрачено. Сердце терзается тревожной мыслью.

– Зайцы!

Среди необозримого числа зайцев всяческого рода, среди зайцев железнодорожных, театральных и даже воздушных (недавно на одной заграничной аэролинии был обнаружен первый со дня сотворения мира воздушный заяц; к сожалению, этот феноменальный заяц успел удрать, и его имя останется не известным потомству), кинозайцы едва ли не самые изворотливые.