Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

– Мы с тобой, Иван Василич, много разумеем инако, чем церковь православная; от сего, мыслю, наиглавные трудности дел наших, – молвил Курицын.

– Но, Федор Василич, народ и церковь злей восстанут против нашего разумения веры, чем против латыньской ереси и магометова поганства, – сурово молвил Иван Васильевич. – Нам же спорить с народом нельзя, не то распри народные и церковные такую смуту посеять могут, что все враги наши на смуте сей, яко на победных конях, въедут на Русь, разорят, сокрушат государство наше, которое с трудом и усилием великим отцы наши, деды и прадеды воздвигали, да и мы сами по мере сил своих ныне крепим.

– При нас, государь, – можно бы еще сие преодолеть, – заметил Курицын, – но при двух твоих наследниках престола от еретиков и от греческой веры может случиться то, о чем ты пророчишь. Посему яз с тобой даже и на большее согласен, сиречь на наше отступление от нашего разумения веры. Чаю яз, как и ты сам, когда Русь спасена будет от смуты и гибели, при наших внуках или правнуках, при новом мудром государе может наше разумение веры восторжествовать, победив народную темноту.

– Верно, Федор Василич. Верно ты, друг мой, все рассудил. Вся трудность в наследниках и в распрях с церковью, а не в хозяйстве. Смуты же пойдут на Руси – распадется она. А яз, Феденька, далеко не успел все нужное сотворить. И Киева, и Смоленска Руси не вернул, а впредь нужно и все русские земли воссоединить, все, которые лежат от Устьюга и Вологды до побережий Студеного и Варяжского морей, и те земли и степи, которые от нас на полдень лежат, до устья Дуная и до самого Крыма, и старорусскую Волынскую землю, и иные земли, которые еще за Литвой и Польшей остались, и многие еще земли, которые лежат меж Волгой и Камой и Каменным поясом, а также и земли, которые идут от Нижнего города по левому берегу Волги до самого Хвалынского моря. Когда же Русь сего достигнет, то сможет все свои рубежи сомкнуть с немецкими и фряжскими государствами на всем западе и торговать с ними из своих рук, а не через Ганзу.

Государь замолчал. Молчал и Курицын. Разногласий у них ни в чем не было. Вдруг руки государя стали дрожать.

– Все мы решили, Феденька, – заговорил он с волнением. – Токмо о наследнике не решили, а придется, Феденька, нам с тобой по живому сердцу собя ножом резать.

Курицын побледнел и прошептал:

– Так, выходит, Василья на пресол сажать?!

Федор Васильевич беззвучно всхлипнул и добавил:

– Ведь Митенька-то наш не сможет тобе, государь, норовить… Такая уж природа его, как ты верно сказывал.

Успокоившись, он сказал:

– Друг и государь мой, Иван Василич, надобно, чтоб у руля государева корабля истинные сыны отечества были из верных тобе бояр, воевод и дьяков, и служили бы они отечеству, как мы сами с тобой Руси служили и яко Михайла Плещеев служил, и преемнику бы твоему на сем крест целовали. Токмо все сие хоронить надоть в великой тайне.

– Сие первее всего, – подтвердил государь. – Ну, прости, Федор Василич, утомил яз тя, ухожу, но о своем завещании с тобой буду советоваться. Еще наведаюсь. Будь здрав…

Простившись с дьяком Курицыным, Иван Васильевич вернулся к себе. Войдя быстро в свой покой, государь заметил, что сын Василий, сидевший за столом, смутился, быстро схватил со стола одну из грамот, бросил ее в ящик и задвинул его.

– Не спеши, Василий, – сказал резко государь, – после моей смерти все пересмотришь!

Василий Иванович хотел было спрятать и другие грамоты, но не решился.

Иван Васильевич, не говоря ни слова, вышел, а Саввушка остался возле стола.

Василий Иванович очень хотел спрятать одну важную грамоту, читанную им при входе отца, но не решался сделать этого. Он протянул было руку к нужной бумаге, но быстро отдернул ее назад, увидев перед собой обнаженный кончар с широким, обоюдоостро отточенным лезвием. Он злобно крикнул Саввушке:

– Приказываю тобе взять сию грамоту и положить в стол государя.

Саввушка спрятал кончар в ножны.

– Прости, княже Василь Иваныч. Ништо никому не дозволено брать со стола или в столе государя всея Руси, даже и мне, его телохранителю.

Дверь отворилась, и вошел государь. Угадав обстановку, Иван Васильевич усмехнулся и сказал сыну:

– Не гневись, сыне, на Саввушку, он так же и твой стол стеречь будет, как мой, и жизнь твою будет охранять, как и мою охраняет, а сей часец пойдем матерь нашу навестим – худо ей, баил мне дворецкий. – И, обратясь к дворецкому, государь, выходя из покоев, добавил: – Ты, Петр Василич, ежели придут ко мне по судебным делам, пришли за мной Саввушку.