Эрих Мария Ремарк - На обратном пути

Мы столбенеем. Вообще-то мы ничего не собирались покупать, просто об этом не думали.

– Да, десять сигарет, – говорю я наконец.

Он выкладывает нам сигареты.

– Ну что ж, заходите еще! – И, шаркая, удаляется обратно в контору. Мы стоим. – Что-то забыли? – спрашивает Беккер со ступеней.

– Нет-нет, – отвечаем мы и уходим.

– Да, Альберт, – говорю я уже на улице. – Он, кажется, думает, мы там просто прогуливались, а?

Альберт сердито отмахивается:

– Штафирка…

Мы бредем дальше. Ближе к вечеру к нам присоединяется Вилли, и мы идем в казарму.

По дороге Вилли вдруг отскакивает в сторону. Я тоже пугаюсь. Со свистом, который ни с чем не спутаешь, летит граната, но потом мы растерянно осматриваемся и смеемся. Всего-навсего дребезжит электрический трамвай.

Юпп и Валентин сиротливо пригрелись в большой пустой спальне. Тьядена пока не видно, он все пропадает в борделе. Ребята встречают нас с воодушевлением, потому что теперь можно наладить партию в скат. Юпп быстро умудрился стать членом солдатского совета. Он сам себя туда назначил и теперь числится, потому что в казарме полная неразбериха, никто ничего не понимает. Зато Юпп получает прекрасное довольствие, ведь работа его накрылась медным тазом. Тот кёльнский адвокат написал ему, что временная помощница прекрасно справляется с работой и стоит дешевле, а Юпп на фронте наверняка перерос конторскую службу. Он, дескать, сердечно сожалеет, но времена нелегкие. С наилучшими пожеланиями на будущее.

– Вот ведь мерзопакость, – чертыхается Юпп, – все годы только и думал, как бы сдыхаться от пруссаков, а теперь рад, что могу остаться. Ладно, куда ни кинь, всюду клин, говорю восемнадцать.

У Вилли обалденные карты.

– Двадцать, – говорю я за него, – а ты, Валентин?

– Двадцать четыре, – пожимает он плечами.

На сорока Юпп пасует, и тут появляется Карл Брёгер.

– Хотел посмотреть, чем вы занимаетесь, – объясняет он.

– И решил поискать нас здесь? – ухмыляется Вилли, удобно развалившись на сиденье. – Что ни говори, истинный дом солдата – казарма. Сорок один!

– Сорок шесть, – с вызовом бросает Валентин.

– Сорок восемь, – гремит в ответ Вилли.

Нешуточная игра, черт возьми. Мы придвигаемся к столу. Вилли самодовольно откидывается к встроенным шкафчикам и показывает нам роскошный гранд. Но Валентин опасно усмехается, ему досталось кое-что помощнее – мизер.

В большой спальне удивительно уютно. На столе мечется свечной огарок. Из сумерек матовыми пятнами проступают кровати. Мы едим большими кусками сыр Юппа, который тот нарезает каждому армейским ножом.

– Пятьдесят! – рычит Валентин.

Тут распахивается дверь и врывается Тьяден.

– Зе… Зе… – запинается он и от страшного возбуждения начинает икать.

Мы задираем ему руки и водим по комнате.

– Что, шлюхи ограбили? – сочувственно спрашивает Вилли.

Тьяден мотает головой:

– Зе… Зе…

– Смирно! – приказывает Вилли.

Тьяден вздрагивает. Икота проходит.

– Зелиг! Я нашел Зелига! – Он вне себя от радости.

Вилли издает какой-то воющий звук:

– Э-э! Если врешь, выйдешь у меня через окно!

Зелиг был нашим ротным фельдфебелем, первосортная скотина. За два месяца до революции его, к сожалению, перевели, так что нам было до него не дотянуться. Тьяден рассказывает, что у него сейчас пивная «Король Вильгельм», где отличное пиво.

– Пошли! – кричу я, и мы выбегаем на улицу.

– Только сначала сходим за Фердинандом, – говорит Вилли, – ему еще нужно посчитаться за Шрёдера.

Мы свистим и шумим под домом Козоле, до тех пор пока он, недовольный, в одной рубашке, не выглядывает в окно.

– Что это вы так поздно? – ворчит он. – Не знаете, что я женат?

– Успеешь, – кричит Вилли. – Быстро спускайся, мы нашли Зелига!

Фердинанд оживляется.

– Правда? – спрашивает он.

– Правда! – кричит в ответ Тьяден.

– Ладно, иду, – кивает Козоле. – Но если вы меня дурите…

Через пять минут он уже внизу, мы все ему рассказываем и мчимся к пивной.

На повороте у Хакенштрассе возбужденный Вилли наскакивает на какого-то мужчину.

– Бегемот! – кряхтит тот с земли вслед Вилли.

Вилли стремительно оборачивается и угрожающе подходит к поверженному.

– Простите, вы что-то сказали? – уточняет он, поднося руку к фуражке.

Мужчина поднимается, смотрит вверх на Вилли и ворчливо отвечает:

– Не помню.

– Ваше счастье, – говорит Вилли, – что для ругательств у вас не слишком подходящее телосложение.