Эрих Мария Ремарк - От полудня до полуночи (сборник)

А тот хмурый парень, Мек, никак не хотел оставить меня в покое. Он так двинул лопатой мне по ноге, что она болела после этого еще два дня. Опрокинул мою кружку; цеплялся ко мне, когда только мог. Генрих Тисс пару раз рявкнул на него, но Мек и не подумал отстать. Он ненавидел меня, хотя я старался не попадаться ему на глаза.

– Все без толку, – наконец сказал Генрих. – Тебе придется потягаться с ним в драке. Я мог бы сделать это за тебя, но это не помогло бы. Тогда тебе пришлось бы иметь дело со всей бригадой. Пойдем.

Мы пошли в лес, и там Генрих показал мне, что я должен делать.

– Голова у него крепкая, знаю, – сказал он, – зато брюхо как масло. Ты должен так врезать ему в брюхо, чтобы из него весь воздух вышел.

В это время в бараках постоянно возникали кулачные бои – рабочие дрались либо между собой, либо с парнями из близлежащей деревни. Многие из них с ума сходили по бабам; каждое воскресенье кто-нибудь из-за них дрался. Генрих внимательно понаблюдал за Меком.

– Он пригнется и набросится на тебя снизу, – сказал он мне. – Ты должен дать ему пинка ногой, а когда поднимется, напасть на него.

Мы с ним тренировались каждый вечер.

– А ну давай, врежь-ка мне как следует, – сказал однажды Генрих. – Ничего, я выдержу.

Он дал мне пощупать свой живот. Когда он напрягал мышцы, живот был как железный.

Я выждал еще с неделю. А в воскресенье это случилось. В бараке атмосфера напряглась донельзя. Мек был в бешенстве: девица, за которой он ухлестывал, дала ему отставку. Всю вторую половину дня он искал повод подраться. И когда я пришел, он сразу начал ко мне цепляться. Ожидал, видимо, что я, как всегда, проявлю выдержку, но на этот раз я сорвался.

– Заткнись, ты, пес шелудивый! – сказал я ему.

В ту же секунду в бараке повисла мертвая тишина. Мек пошел на меня, слегка набычившись, сведя брови и полуоткрыв рот. Видно было, что он очень рад наконец-то открывшейся возможности меня отдубасить.

– Что такое? – прошипел он и мрачно уставился мне в лицо. – Что ты такое сказал, ты, слизняк?

Я обвел взглядом лица, едва белевшие в полумраке вечернего барака. Некоторые смотрели равнодушно, другие удивленно, но на большинстве лиц читалась холодная, неутоленная жажда поглядеть на жестокую драку. Однако я заметил и лицо Генриха Тисса.

– Я сказал, чтобы ты заткнул свою паршивую глотку! – рявкнул я.

Наорать на Мека мне посоветовал Генрих. И это сработало. Мек на миг замер, прежде чем прыгнуть на меня. Он врезал мне в плечо, я ему – в шею. Тогда он пригнулся, чтобы схватить мои колени, – все точно, как сказал Генрих. Это произошло так быстро, что мне была бы крышка, если бы я не знал про все это заранее. Я отскочил назад и пнул его ногой. Он выпрямился, слегка покачнувшись, и тогда я вмазал ему в брюхо – раньше, чем он успел защититься руками. Хватая ртом воздух, он рухнул на землю и лежал не двигаясь. «Хватит с него! – крикнул кто-то из угла. – Отвали!»

Я взглянул на Генриха. Он кивнул. Я обвел глазами лица столпившихся вокруг меня людей; взгляд мой упал на серые мешки, набитые соломой, кирки и лопаты у стены… В окно я увидел – словно впервые в жизни – луга в мягком предвечернем свете и вдруг понял, что весь дрожу. В эту минуту Мек вполне мог бы стереть меня в порошок.

Я подошел к Генриху. Вдруг раздался чей-то возглас: «Гляди в оба!» Я отпрыгнул в сторону, а в следующий миг Генрих вскочил на ноги и бросился ко мне. Удар – режущий ухо крик – Мек стоит на коленях с ножом в руке.

– Черт его побери! – крикнул тот же голос, который до этого предостерегал меня. – Поножовщина – это ему с рук не сойдет!

Генрих шагнул к Меку. Он бил его кулаком, как кузнечным молотом. Это было страшное зрелище. Барак застонал. А он продолжал молотить Мека. Тот уже лежал, распластавшись на земле. Я не мог больше спокойно на это смотреть. «Оставь его», – сказал я.

Генрих взглянул на меня, словно не узнавая, и покачал головой:

– Забудь это. Тут есть кое-что, чего ты не понимаешь.

В толпе никто не шевельнулся.

Потом я узнал, что все произошло не из-за меня, а из-за ножа. Генрих был первым силачом в бараках, это давало ему некоторые права, признаваемые всеми, и накладывало определенные обязанности. Точно так же как он не мог прийти мне на помощь при поединке, он не мог допустить и удара ножом в спину.

Наступил август. Мы с Генрихом больше не спали в душном бараке. Вытащили свои мешки с соломой наружу и лежали под открытым небом. Это были незабываемые ночи. Рельсы сверкали в лунном свете. Иногда мимо с шумом пролетал поезд с фарами и зелеными фонариками. В небе мерцали звезды; я никогда в жизни не видел небо таким бесконечным и величественным, как над этой равниной. Призрачный свет Млечного Пути тянулся над нами, словно дым огромного парохода, исчезнувшего за горизонтом.