Эрих Мария Ремарк - Возвращение с Западного фронта (сборник)

– А для него это было страшнее пули в живот, – говорю я.

– Почему?

– Потому что у него ничего не было на свете, кроме этой девушки.

– Но ведь у него есть мать, – вмешивается прокурор.

– На матери он жениться не может, – возражаю я.

– А почему непременно жениться? – говорит председатель. – Разве для женитьбы он не слишком молод?

– Его не сочли слишком молодым, когда посылали на фронт, – парирую я. – А жениться он хотел потому, что после войны он не мог найти себя, потому что он боялся самого себя и своих воспоминаний, потому что он искал какой-нибудь опоры. Этой опорой и была для него девушка.

Председатель обращается к Альберту:

– Подсудимый, не желаете ли вы наконец высказаться? Верно ли то, что говорит свидетель?

Альберт колеблется. Вилли и я пожираем его глазами.

– Да, – нехотя говорит он.

– Не скажете ли вы нам также, зачем вы носили при себе револьвер?

Альберт молчит.

– Револьвер всегда при нем, – говорю я.

– Всегда? – переспрашивает председатель.

– Ну да, – говорю я, – так же как носовой платок и часы.

Председатель смотрит на меня с удивлением:

– Револьвер и носовой платок как будто не одно и то же?

– Верно, – говорю я. – Без носового платка он легко мог обойтись. Кстати, платка часто у него и вовсе не было.

– А револьвер…

– Спас ему разок-другой жизнь, – перебиваю я. – Вот уже три года, как он с ним не расстается. Это уже фронтовая привычка.

– Но теперь-то револьвер ему не нужен. Ведь сейчас-то мир.

Я пожимаю плечами:

– До нашего сознания это как-то еще не дошло.

Председатель опять обращается к Альберту:

– Подсудимый, не желаете ли вы наконец облегчить свою совесть? Вы не раскаиваетесь в своем поступке?

– Нет, – глухо отвечает Альберт.

Наступает тишина. Присяжные настораживаются. Прокурор всем корпусом подается вперед. У Вилли такой вид, точно он сейчас бросится на Альберта. Я тоже с отчаянием смотрю на него.

– Но ведь вы убили человека! – отчеканивая каждое слово, говорит председатель.

– Я убивал немало людей, – равнодушно говорит Альберт.

Прокурор вскакивает. Присяжный, сидящий возле двери, перестает грызть ногти.

– Повторите – что вы делали? – прерывающимся голосом спрашивает председатель.

– На войне убивал, – быстро вмешиваюсь я.

– Ну, это совсем другое дело… – разочарованно тянет прокурор.

Альберт поднимает голову:

– Почему же?

Прокурор встает:

– Вы еще осмеливаетесь сравнивать ваше преступление с делом защиты отечества?

– Нет, – возражает Альберт. – Люди, которых я там убивал, не причинили мне никакого зла…

– Возмутительно! – восклицает прокурор и обращается к председателю: – Я вынужден просить…

Но председатель сдержаннее его.

– К чему бы мы пришли, если бы все солдаты рассуждали подобно вам? – говорит он.

– Верно, – вмешиваюсь я. – Но за это мы не несем ответственности. Если бы его, – указываю я на Альберта, – не научили стрелять в людей, он бы и сейчас этого не сделал.

Прокурор красен, как индюк:

– Но это недопустимо, чтобы свидетели, когда их не спрашивают, сами…

Председатель успокаивает его:

– Я полагаю, что в данном случае мы можем отступить от правила.

Меня на время отпускают и на допрос вызывают девушку. Альберт вздрагивает и стискивает зубы. На девушке черное шелковое платье, прическа – только что от парикмахера. Она выступает крайне самоуверенно. Заметно, что она чувствует себя центральной фигурой.

Судья спрашивает ее об отношениях с Альбертом и Бартшером. Альберта она рисует как человека неуживчивого, а Бартшер, наоборот, был очень милым. Она, мол, никогда не помышляла о браке с Альбертом, с Бартшером же была, можно сказать, помолвлена.

– Господин Троске слишком молод, чтобы жениться, – говорит она, покачивая бедрами.

У Альберта градом катится пот со лба, но он не шевелится. Вилли сжимает кулаки. Мы едва сдерживаемся.

Председатель спрашивает, какого рода отношения были у нее с Альбертом.

– Совершенно невинные, – говорит она, – мы были просто знакомы.

– В вечер убийства подсудимый находился в состоянии возбуждения?

– Конечно, – не задумываясь отвечает она. Видимо, это ей льстит.

– Почему же?

– Да, видите ли… – Она улыбается и чуть выпячивает грудь. – Он был в меня так влюблен…

Вилли глухо стонет. Прокурор пристально смотрит на него сквозь пенсне.

– Потаскуха! – раздается вдруг на весь зал.

В публике сильное движение.