Петр Бартенев - Воспоминания

Мой ученик Алексеев, так страшно погибший в неусыпно проходимой им должности Московского головы, был человек очень умный, но все-таки чувственный и державшийся поговорки: «моему нраву не препятствуй».

Противоположность ему представляла двоюродная его сестра Елизавета Григорьевна Мамонтова, кроткая, тихая и своеобразно изящная. Она была дочь Веры Владимировны Сапожниковой, рожденной Алексеевой. Я учил ее Русской словесности лет 5 сряду; мать ее, вдова парчевого фабриканта у Красных ворот, была женщина очень умная, твердого нрава и с постоянной жаждою просвещения. Я знал ее вдовою с двумя сыновьями, из которых старший, Александр, был даровитый красавец, но умер в цвете лет, второй же, Владимир, почти всегда молчащий, до сих пор производит парчу для церковных одежд и похоронных облачений и сам торгует этим, как и шелковыми товарами, в магазине своем на Красной площади. Раз я спросил его мать, можно ли, оставаясь купцом, быть в тоже время безукоризненно честным человеком, вопреки пословице «купец-ловец»? «А я вас спрошу, отвечала она, честно ли я поступила вот в каком случае: летом 1856 года пришли ко мне из Дворцового Управления с заказом большого количества золотой парчи для коронации. Заказ был так велик, что не оставалось никакой возможности изготовить его к сроку; вследствие настояний я взяла заказ, но по цене 100 рублей за аршин. И исполнила. Но пока готовили этот товар, я ежедневно была в страхе, что рабочие запросят с меня тоже чрезмерно дорого и на фабрике произойдут беспорядки. Я могла погубить все наше дело». Я, разумеется, не мог ей возражать. Она любила со мною беседовать после уроков и принимала даже лежа в постели, незадолго до смерти, причем передавала мне свою скорбь о том, что сын ее женился на двоюродной своей сестре красавице Якунчиковой. «Теперь такие браки в моде между знатными лицами, но каковы-то будут дети». И действительно, эти дети рождались с физическими недостатками. Единственная дочь Веры Владимировны, ученица моя, выдана была в очень почетную семью за Савву Ивановича Мамонтова, получившего хорошее образование и под покровительством Чижова и барона Дельвига сделавшегося главным хозяином по Троицко-Ярославской-Костромской железной дороге. Они купили себе у Ивана Сергеевича Аксакова дачу, где выстроили церковь, расписанную Васнецовым, который долгое время жил у них со всем своим семейством и другими художниками: прекрасное произведение зодчества со склепом из желтого мрамора, где похоронен молодой сын Мамонтовых Сергей Саввич, помощник Васнецова в работах по храму св. Владимира в Киеве. У них было еще два сына, из которых один женился на Итальянке, а другой на внучке Д. Н. Свербеева. Из дочерей же одна осталась девицею, а другая была за нынешним предводителем дворянства Александром Дмитриевичем Самариным. Железнодорожные успехи и увлечение сценическим искусством избаловали Савву Ивановича. Барон Дельвиг приезжал в Москву на май месяц, чтобы присутствовать на экзаменах железнодорожного училища его имени, перестал останавливаться у него, а потом он запутался в своих делах и совершенно разорился, успев, однако, возвратить жене ее приданое. Она перенесла терпеливо и кротко это разорение и шалости мужа, утешена была браком дочери, имела двух внучат, а незадолго до своей кончины лишилась скончавшейся почти скоропостижно дочери. Недели за две до своей смерти она провела у меня два часа сряду и передала свои скорби. Смерть и ее постигла почти невзначай. Во время болезни сына своего Сергея она подолгу живала в Риме и там отлично познакомилась с произведениями Итальянского искусства. Успехи ее художественного вкуса не могу я приписывать моим урокам. Уроки мои давал я так усердно, что к Алексеевым в Рогожскую ездил даже на другой день по смерти старшего сына моего Алексея 20 ноября 1864 года, когда Федя только что родился и мать их лежала в постели. Алексеевы потом мне говорили, что не знали что подумать, глядя на меня: на лице у меня были желтые и синие пятна, но того, что я тогда получал с доставшихся мне от матери денег и жалованья по заведыванию Чертковскою библиотекою было мало на прожиток, а дети рождались ежегодно. Соболевский говорил про меня: что ни год, то ребенок и книга.

Теперь следовало бы рассказать, как я принял в свое ведение библиотеку, собранную Александром Дмитриевичем Чертковым из книг, служивших познанию России во всех отношениях и подробностях. Это было в середине 1859 года. Но я изложу, что было раньше.