Шолом-Алейхем - Семьдесят пять тысяч

Коротко и ясно, на чем же мы остановились? На гарантии. Нам все же уступили, связали друг с другом как следует, расписались со всех сторон, и не где-нибудь, а у нотариуса, сдали все эти бумаги, куда положено, и начали ходить по адвокатам, писать всякие бумажки, трястись что ни день в город, расходовать деньги, платить за ночлег, спать с клопами, лишь бы это называлось „отель“ (заезжий дом – им не пристало!), кушать порции жареных тараканов, лишь бы это называлось „розбрат“ (тушеное мясо – им не пристало!), потеть, как в парной бане, жариться на солнце, шлифовать мостовые, глохнуть и дуреть от стукотни и трескотни, от шума и гама… А чего ради? Счастье привалило – семьдесят пять тысяч! Конец бы всему этому настал, как моя жена говорит: „Медный грош наяву дороже золотого червонца во сне. Твои семьдесят пять тысяч, – говорит она, – уже семьдесят пять раз мое сердце пробуравили. Готова уступить тебе эти радости, – на что мне все это нужно?..“ – „Э! – отвечаю я. – Баба ты, а баба так бабой и остается…“ Но чувствую, что она права: что я имею от всего этого? На базар с этим не пойдешь! Только врагов себе нажил: один мне завидует, другой зубами скрежещет, боится, а вдруг я получу деньги? За что это Янкев-Иослу столько денег?.. Понимаете? Что там думать, немало крови стоило мне, покуда довелось услышать наконец, что со всем этим делом покончено. Глаза на лоб вылезли, пока дожили увидеть билет в добрый, счастливый час! Но вы думаете, что так-то просто увидели мы наш билет? Погодите, не торопитесь. Раньше надо было выждать месяц, – а вдруг кто-нибудь недоволен решением. Не знаю, спал ли я хоть одну ночь за этот месяц! Снились мне дикие сны, не раз, бывало, вскакивал я среди ночи и кричал не своим голосом: „Ципойра, я лечу…“ – „Куда ты летишь? – говорит она. – Что это на тебя за летание такое нашло? Сплюнь трижды и расскажи, что тебе снилось?“ – „Интересный сон снился мне, говорю я. – Будто у меня крылья и я лечу, а за мной летят какие-то дикие, странные создания, змеи и ящеры, и хотят меня уничтожить…“ Так было однажды. В другой раз мне снилось, что я сижу на огромном надутом мешке. Мешок резиновый, красный, а сбоку на нем написано крупными цифрами: 75 000… Дело происходит летом в субботний день, понимаете ли, люди гуляют, поминутно останавливаются и смотрят во все глаза на меня… И вдруг – тррах! Раздается треск! Лопнул, оказывается, резиновый мешок, и я падаю и кричу: „Ципойра! Лопнул!“ – „Бог с тобой! Кто? Кто лопнул? Враги, мои пускай лопаются!..“ Так говорит мне жена, будит меня и истолковывает мой сон к добру, как это делают обычно жены.

Коротко и ясно, на чем же мы остановились? На получении билета. Когда настало время получать билет, началась новая история: „Кто да кто шествующие?“ То есть кто пойдет? Каждый сам себе, конечно, крепко доверяет, но целиком доверяться другому я тоже не нанимался, – слишком велик соблазн, ведь это же семьдесят пять тысяч рублей! Понимаете или нет? Поэтому решено было: я не верю тебе, ты не веришь мне, – пойдем все вместе! Что это значит – все вместе? Человек десять! Откуда взялось десять человек? Посчитайте, увидите: я – один, Бирнбаум – два, священник – три, мой брат Генех – четыре, три адвоката (один от священника, один от моего брата таращанский адвокат, и один от меня и Бирнбаума – черкасский адвокат) – вот вам уже, не сглазить бы, семь человек; а три маклера, которые вмешались в это дело и поделили между нами выигрыш? Вот вам как раз десять человек. Поначалу было немного неловко. Мой брат Генех капризничал и привередничал: к чему, мол, столько людей, целая орава! Достаточно было двоих – его и священника то есть… Не понравилось ему, видите ли, что никто не желает полагаться на его справедливость и на слово священника!.. Помогло это ему, однако, как прошлогодний снег, потому что у каждого были свои претензии и каждый был по-своему прав. Я, например, считал, что непременно должен идти, потому что я – брат, не из-за почестей, а оттого, что один брат может другого обмишурить. Что я стану потом делать? Жаловаться на него господу богу? Ведь это же брат!.. А мой Бирнбаум заявил, что если собственный брат мне не доверяет, то уж он, совершенно чужой человек, и подавно не может надеяться на чудеса! Он, говорит, и так уже достаточно деликатен… И ведь нельзя сказать, чтобы он был вовсе неправ. О трех адвокатах говорить нечего, они, конечно, обязаны присутствовать при этом, потому что придется еще писать, писать и писать… Остались, таким образом, только маклера. Но они заявили, что идти они должны и обязательно втроем, потому что они – собаки битые, то есть люди опытные, прошли хорошую школу, проделали курс на егупецкой бирже и знают, что такое маклерские деньги, то есть „картаж“… Это, говорят они, вроде сватовских денег, которые нужно получать при помолвке! Понимаете?