Эдуард Багрицкий - Дума про Опанаса; Поэзия

Напрасно третий день жгут синие куренья,
Напрасно молится у черной мачты жрец,
Напрасно льют на нард шипящий жир овец:
Свирепый Посейдон не знает сожаленья…

На грязной палубе, от солнца порыжелой,
Меж брошенных снастей и рваных парусов,
Матросы тихо спят; и горечь летних снов
Телами смуглыми безмолвно овладела…

И ночь идет за днем… Пурпуровую нить
Прядет больной закат за далью умиранья…
Но нам страшней громов, и бури, и рыданья —
В горящей тишине дрожащий возглас: «Пить!»

И ночь холодная идет стопой неверной,
Рассыпав за собой цветы поблекших снов…
Уже двенадцать дней не видно берегов,
И ночь идет за днем, как волк за тихой серной…

Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетеных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах.

Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;
Едва хрустит песок под красным каблучком,
И маленький индус в лазоревом тюрбане
Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.

Она одна идет к заброшенному молу,
Где плещут паруса алжирских бригантин,
Когда в закатный час танцуют фарандолу,
И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.

От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,
Так тихо шелестят расшитые шелка.
Но ей смешней всего слегка коснуться локтем
Закинувшего сеть мулата-рыбака…

А дома ждут ее хрустальные беседки,
Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,
И красный попугай, висящий в медной клетке,
И стая маленьких бесхвостых обезьян.

И звонко дребезжат зеленые цикады
В прозрачных венчиках фарфоровых цветов,
И никнут дальних гор жемчужные громады
В беретах голубых пушистых облаков.

Когда ж проснется ночь над мраморным балконом
И крикнет козодой, крылами трепеща,
Она одна идет к заброшенным колоннам,
Окутанным дождем зеленого плюща…

В аллее голубой, где в серебре тумана
Прозрачен чайных роз тягучий аромат,
Склонившись, ждет ее у синего фонтана
С виолой под плащом смеющийся мулат.

Он будет целовать пугливую креолку,
Когда поют цветы и плачет тишина…
А в облаках, скользя по голубому шелку,
Краями острыми едва шуршит луна…

Встает зеленый пар над синевой зыбей,
И небо вдалеке прозрачно-голубое…
И месяц, опьянев от тишины и зноя,
Разорван на куски ударом тонких рей…

Скелеты бригантин, как черные бойцы,
Вонзили копья мачт в лазурную бумагу…
И пурпурный корсар безмолвно точит шпагу,
Чтоб гибель разнести в далекие концы.

В таверне «Синий Бриг» усталый шкипер Пит
Играет грустный вальс на дряхлой мандолине,
А рядом, у стола, в изломанной корзине
Огромный черный кот, оскалившись, храпит…

И юнга, в сон любви безмолвно погружен,
Вдыхает синий дым из жерла черной трубки,
И в кружеве огней мерещатся сквозь сон
Поющий звон серег и пурпурные губки.

И сабли длинные о грязный пол стучат,
И пиво едкое из бочек брызжет в кружки…
А утром медные на них направит пушки
Подплывший к пристани сторожевой фрегат…

Надтреснутых гитар так дребезжащи звуки,
Охрипшая труба закашляла в туман,
И бьют костлявые безжалостные руки
В большой, с узорами, турецкий барабан…

У красной вывески заброшенной таверны,
Где по сырой стене ползет зеленый хмель,
Напившийся матрос горланит ритурнель,
И стих сменяет стих, певучий и неверный…

Струится липкий чад над красным фонарем.
Весь в пятнах от вина передник толстой Марты,
Два пьяных боцмана, бранясь, играют в карты;
На влажной скатерти дрожит в стаканах ром…

Береты моряков обшиты галунами,
На пурпурных плащах в застежке – бирюза.
У бледных девушек зеленые глаза
И белый ряд зубов за красными губами…

Фарфоровый фонарь – прозрачная луна,
В розетке синих туч мерцает утомленно,
Узорчат лунный блеск на синеве затона,
О полусгнивший мол бесшумно бьет волна…

У старой пристани, где глуше пьяниц крик,
Где реже синий дым табачного угара,
Безумный старый бриг Летучего Корсара
Раскрашенными флагами поник.