Джек Лондон - Смирительная рубашка. Когда боги смеются (сборник)

– И спали слишком долго сегодня, – пожурил меня он, подавая мне воду, которую держал уже в руках.

Я сел, открыл глаза и поднес кубок ко рту обеими руками. Утоляя жажду, я смотрел на Понса.

Заметьте две вещи. Я говорил по-французски; я не сознавал, что говорю по-французски. Только потом, вернувшись в одиночку и припоминая то, что я сейчас рассказываю, я вспомнил, что говорил по-французски, и говорил хорошо. Что касается меня, Даррела Стэндинга, в настоящее время пишущего эти строки в отделении для убийц в Фолсемской тюрьме, то я знал только гимназический французский, достаточный лишь для чтения на этом языке. Говорить же я совсем не мог и вряд ли правильно произносил французские слова.

Но возвращусь к рассказу. Понс был маленьким, сухим стариком. Он родился в нашем доме – я знаю это, потому что как раз в тот день, который я описываю, об этом было упомянуто. Ему исполнилось шестьдесят лет. У него почти не оставалось зубов; несмотря на заметную хромоту, заставлявшую его ходить вприпрыжку, он был очень проворен и ловок. Притом он был бесстыдно фамильярен; это по той причине, что он прожил в моем доме шестьдесят лет. Он был слугой моего отца еще до того, как я начал ходить, а после смерти отца (Понс и я говорили об этом в тот день) он стал моим слугой. Хромым он стал на поле битвы в Италии, во время кавалерийской атаки. Он вытащил моего отца из-под копыт вражеских лошадей, был ранен в бедро, упал на землю и сам попал под копыта. Мой отец, находившийся в сознании, но беспомощный из-за собственных ран, был свидетелем этого. Таким-то образом Понс приобрел право на наглую фамильярность, по крайней мере, с сыном моего отца.

Понс покачал головой, глядя, как жадно я пью воду.

– Ты слышал, как она закипела? – пошутил я, отдавая пустой кубок.

– Совсем как отец, – сказал он безнадежно. – Но ваш отец умел кроме того и нечто другое, что вряд ли умеете вы.

– У него был больной желудок, – поддразнил я Понса, – его мутило от одного глотка спиртного. Вот он и не пил, потому что ему не было от этого радости.

Пока мы говорили, Понс раскладывал на кровати мой костюм.

– Пейте, господин, – ответил он. – Это вам не повредит. Вы умрете со здоровым желудком.

– Думаешь, у меня желудок луженый? – Я притворился, что не понимаю его.

– Я думаю… – начал он с раздражением, затем остановился, поняв, что я дразню его, и, надув свои иссохшие губы, стал развешивать мой новый соболий плащ на спинке стула.

– Восемьсот дукатов, – посмеивался он. – Тысяча коз и сто жирных быков – вот что такое ваш теплый плащ. Два десятка ферм на прекрасной спине моего господина.

– А в этом сотня прекрасных ферм, с замком или двумя, уже не говоря, пожалуй, о дворце, – сказал я, протягивая руку и дотрагиваясь до рапиры, которую он как раз собирался положить на стул.

– Все это приобрел ваш отец честным путем, – возразил Понс. – Но он умел и удержать приобретенное.

Здесь Понс замолчал, потешаясь над моим новым алым шелковым камзолом, – удивительной вещью, из-за которой я стал прямо мотом.

– Шестьдесят дукатов за это, – продолжал обвинять меня Понс. – Ваш отец скорее отправил бы всех портных, евреев и христиан, гореть в адском огне, чем заплатил бы такую цену.

И пока мы одевались – то есть пока Понс помогал мне одеваться, – я продолжал смеяться над ним.

– Совершенно ясно, Понс, что ты еще не слышал новостей, – сказал я хитро.

Этот старый сплетник сразу навострил уши.

– Последние новости? – спросил он. – Может быть, об английском дворе?

– Нет, – покачал я головой. – Новостью это будет только для тебя, а всем она давно известна. Ты разве не слышал? Греческие философы говорили об этом около двух тысяч лет назад. Именно эта новость заставила меня носить на плечах двадцать доходных ферм, жить при дворе и сделаться щеголем. Видишь ли, Понс, наш мир – очень пагубное место, жизнь печальна, все люди умирают, а умерши… да, становятся мертвы. Для того чтоб избегнуть зла и печали, нынешние люди, подобно мне, ищут увеселений, безучастности, безумия ласк.

– Но новости, господин? О чем говорили философы столько лет назад?

– Что Бог умер, Понс, – ответил я торжественно. – Знаешь ли ты это? Бог умер, и я скоро умру, а ношу на плечах двадцать доходных ферм.

– Бог жив, – горячо утверждал Понс. – Бог жив, и царство его близко. Говорю вам, господин, близко. Может быть, даже завтра настанет конец света.

– Так говорили христиане в Древнем Риме, Понс, когда Нерон делал из них факелы для освещения своих празднеств.