Морис де Валеф - Казнь египетская

Рамзес нетерпеливо прервал его разглагольствования:

– Короче, говори сумму.

– Не менее пятидесяти двух золотых колец, о сын властелина, иначе я не наживу ничего.

Узикав разразился хохотом:

– Ого-го, он просит пятьдесят два золотых кольца за рыжую женщину и еще боится остаться в убытке!

– Твоя последняя цена? – настаивал встревоженный Рамзес.

– Ни на одну йоту меньше.

Видимо, офицер не обладал требуемой суммой. Его отец, старший жрец в храме Амона, располагал доходами храма, но не поощрял расточительности сына. Между тем долги Рамзеса все увеличивались: он еще не заплатил за пару кобыл, только что выписанных им из Сирии. Он боролся в душе с сильным желанием купить девушку, но его глаза напрасно старались встретиться с ее взором. Ему было стыдно лишиться оружия, иначе он сейчас же охотно отдал бы все за нее.

Наконец он яростно топнул ногой и, точно убегая от искушения, сказал:

– Пойдемте, друзья, нужно родиться фараоном, чтобы удовлетворять все свои прихоти.

Эти слова, казалось, убедили Узикава. Он был сыном номарха и обладал большим состоянием. Цель его жизни заключалась в том, чтобы никогда не отказываться ни от одной дорогостоящей фантазии.

– Постойте минутку. Девушка мне нравится. Я беру ее, но с условием, что ее тело так же забавно, как лицо. Подумайте сами: ведь нельзя же купить лошадь, покрытую попоной, не снимая эту попону. Купец, наверно, имеет свои причины показывать ее закутанной в одежды, которые скрывают ее формы, как повязки скрывают мумию.

Пьяный офицер приблизился к Ио и насмешливым жестом расстегнул аграф ее пеплума. Но прежде, чем он успел его стащить, она поднялась на цыпочки и впилась когтями в его лицо.

– Ты правду сказал, мой друг. Клянусь Тифоном, эта девушка – настоящая гиена.

– Прости ее, она дикарка, в ее стране женщины не показываются перед мужчинами, как в Египте. Ты ее напугал, но твоя красота ее скоро победит.

– Нет, она мне больше не нужна, – сказал протрезвевший офицер.

– Хочешь, я ее раздену? – предлагал рассерженный купец.

– Нет, это бесполезно – она безобразна.

Офицеры снова поднялись по гранитной лестнице.

На набережной Рамзес остановился. Его товарищи уже скрылись, а он все еще колебался, все еще медлил… Его позолоченная каска долго сверкала на фоне голубого неба, потом исчезла. Дело было проиграно.

Охваченный молчаливым гневом купец обернулся к Ио. Несчастная девушка, сраженная ужасной душевной борьбой, была без чувств. Ее пеплум отвернулся, и прозрачная туника позволяла видеть все тайны ее прекрасного тела. Это зрелище успокоило гнев пирата.

– Банизит, старая сова, иди сюда, дай ей понюхать уксуса и стереги ее до моего прихода. Ты мне ответишь за нее своей жизнью.

Он плотнее закутался в свои красивые одежды, которые ярко выделялись на лазурном горизонте. Скоро он тоже исчез.

Рамзес и его товарищи переехали на западный берег Нила, где они должны были опробовать новый ипподром, приготовленный для бегов.

Молодой офицер, обожавший верховую езду и посвящавший ей весь свой досуг, сегодня был свиреп и мрачен. Узикав же никогда не был так весел. Он принялся насмехаться над его дурным расположением духа и все приставал с вопросами: не приворожила ли его некая чужестранка с рыжими, как у колдуньи, волосами.

Рамзес выразил недовольство настойчивыми шутками пьяного болтуна. Узикав, любивший Рамзеса, не рассердился на обидный эпитет, но теперь из гордости продолжал свои шутки. Тогда Рамзес перестал отвечать. Преследователь возобновил свои нападки. Глядя на него в упор, Рамзес крикнул:

– Подлец!

Тот разом осадил лошадей. Поначалу обе колесницы совершали свои эволюции на двух противоположных концах поля. Теперь черные кобылицы Рамзеса остановились нос к носу с серыми жеребцами в яблоках Узикава.

– Ты шутишь, сын великого жреца Амона?

– Нет, сын номарха, я рад бросить тебе это оскорбление в лицо. Твое поведение с этим ребенком подло.

Оскорбление было нанесено публично.

Противники разъехались в противоположные концы долины и бросились друг на друга. Офицеры, свидетели этой дуэли, следили внимательно за Узикавом. Их симпатии были на его стороне как оскорбленного без причины. Зрители могли только видеть два столба пыли, приближавшихся один к другому, точь-в-точь как туча песка, которую поднимает самум в пустыне. Можно было различить и лошадей, легких сирийских скакунов, и их развевающиеся гривы и хвосты походили на перья страуса, волнуемые ураганом. Сражающиеся были одни на легком настиле из сикоморы.