Виктор Балдоржиев - На закате века

Судьба – как полет стрелы!

Это большая редкость.

Больше ошибок, сломанных стрел,

смятений, опасений, спасений -

устройства своих делишек,

кардиограммы больного сердца

при вмещающем все желудке.

Судьба – как песня, пронизывающая душу!

Это большая редкость.

Больше сбиваний с такта, криков, вздохов, и выдохов,

измаранных нотных листов -

устройства своих делишек,

кудахтанья курицы над прошлогодним яйцом.

Судьба, как прекрасный стих,

разрешающий в одно мгновенье

сложнейшие проблемы и тугие узлы судеб!

Это большая редкость.

Больше выпрошенных денег, тщеславия, умысла,

облизанных задниц учителей и зализанных головенок учеников -

устройства своих делишек,

мяса из крашенного воска и соуса из цветных помоев.

Судьба – как полет стрелы, как песня, как стих,

как великое и радостное Дело,

после которого рождаются новые люди…

Это роскошная редкость!

Но больше устройства своих делишек

ради желудка и убийства потомков.

Сколько вокруг детоубийц!

Верю – человеку нравится жить!

Верю – он делает то, что ему в радость.

Когда он делает то, что ему не в радость,

слова и дела его не поддаются

никаким законам физики.

Когда он делает то, что не в радость,

все вокруг начинает рушится и гнить…

Какая радость от упрямства,

умножающего страдания?

Неразрешимый вопрос!

И потому я смотрю на ласточек.

Как дружно и трепетно строят они жилище!

В жизни случается всякое!

Сонорный звук

с мажорным звуком

нам дарят сладостный мотив.

Но, превращенные в мораль,

бесстыдно грабят наши души.

А автор пишет, упоенный

своим пророчеством и стилем,

совсем не ведая о том,

что мирно дремлющие звуки

Он в мародеров превратил

и изнасиловал себя.

В жизни случается всякое…

Когда я парю в полете,

распластав сильные крылья,

то с голубого зенита

вижу людей и дороги…

Как длина и запутана

эта дорога.

Мне видна ее линия,

пролегшая через степи, тайгу и реки,

не признающая границ.

И не тени минувшего, а минувшая тень

мелькает по ней безысходно.

Он был воином и пастухом.

Он отправился в дорогу с берегов Онона,

и тяжелый колчан тяжелел на его бедре.

В оперениях стрел затаился свист,

на остриях – плач женщин и детей,

но там же дремало его далекое беспамятство.

Он направил коня на Восток, и дрогнула степь!

Он прошел сквозь стены городов

и опустошил тысячи колчанов!

Он развернул коня на Запад, и выплеснулись реки!

Он долго блуждал по горам, лесам и долинам,

смешивая народы и страны,

Он каждый день выпускал по колчану стрел!

Его волосы стали седыми,

лицо навсегда попало в сети морщин,

когда конь вынес его к берегу моря.

Он потерял счет колчанам и годам.

И стала его дорога запутанным

и нескончаемым арканом.

Но по ней же он вернулся домой.

Он не знал, что Земля круглая!

Стрелы, выпущенные им в молодости,

вонзались ему в спину уже на излете.

Души убитых вселялись в него,

он забыл свое имя и род, как и дорогу.

Сгнили его колчаны и заржавела сабля.

Дань ему отдавали бритоголовыми Учителями.

Они поставили его на колени.

А через семь столетий, жалкий и маленький,

он отправился по дороге звериного пьянства

и позора…

Но когда я парю в полете,

то вижу его дорогу -

самую длинную из всех дорог,

пройденных человеком!

Я ложусь на крыло, разворачиваясь в полете,

и вижу -

едва заметные линии, заросшие травой.

Они словно брошенный на планету аркан.

Там движется безысходно минувшая тень,

Которая совершенно отличается от сегодняшней…

Каких послушников в стране

Союз Писателей взрастил…

Вокруг все послухи его,

Как рыбы скользкие притом!

Что слышат эти бедолаги?

В краю вечнозеленых помидоров,

Непуганых веками дураков,

Среди наивных, детских, разговоров

Не ощутишь ни рабства, ни оков,

Всего того, что выдумали люди,

Перемудрив на совесть и на страх,

Того не зная, что когда-то будут

В своих оковах, словом, в дураках…

«Океанскими волнами тучи…»