Семен Васюков - В степях Северного Кавказа

Таким образом, по памятной книге ставропольской губернии мы не можем утвердительно сказать: сколько именно кочевого инородческого населения в данное время находится в губернии, и что такое за элемент, значащийся вместе с кочевниками под именем: а) других народностей, b) пришлого населения и с) постороннего? Одним словом, горе-статистика!

Теперь будем продолжать путь и в то время, когда мы уже знойной степью двигаемся к Накус-аулу, я расскажу маленький эпизод.

Живу я на черноморском побережье, где рыбной ловлей занимаются до сих пор малоазиатские турки, приходящие на побережье на фелюгах и со своими рыболовными принадлежностями. Эти турки – настоящие моряки, превосходные рыбаки и очень хорошие прямые и честные люди. Среди них у меня есть знакомые, которые посещают меня, как гости. Я люблю беседовать с этими простыми мужественными рыболовами. Между нами часто речь заходила о вопросах религиозных, и я говорил: «у нас Бог один, но пророки разные. Неужели Бог создал нас, русских и турок для горя и страдания, для войны и разных бедствий?! Разве мы, христиане и мусульмане, не можем, мирно работая, трудами помогать друг другу?!» Такие и другие рассуждения, мы вели с турками, и те не возражали, а, как мне казалось, молча соглашались со мной.

В самый день моего отъезда в ставропольскую губернию пришел ко мне один из них более развитой и авторитетный.

– Куда едешь? – спросил он.

Я ответил.

– Зачем?

– Посмотреть, как живут там люди, русские, сектанты, магометане…

– А разве наши там есть?

– Да, трухмены, караногайцы.

Мой турок полез в карман и, вынув небольшую в довольно изящном переплете брошюру на турецком языке, подал ее мне со словами: «отдай тем, куда едешь – большой почет будет!» Я спросил, что в книжке напечатано?

– Все то, что ты говорил, все в книжке есть, и Христос, и Магомет!

Наш путь теперь был в колонию немцев-менонитов, но дороги мы хорошо не знали, да, впрочем, её и не было, – мы надеялись на указания. Когда подъезжали к Нокус-аулу, я решил отдать книгу, полученную от турка.

Остановились среди селения и попросили позвать муллу, который охотно и спешно подошел к экипажу. Поздоровались. Подали ему книгу; я спросил, что за книга? Мулла стал читать вслух, человек десять ногайцев внимательно следили за чтением.

– Твоя книжка, – сказал мулла, – Христос там…

– Ну, давай обратно, если моя…

– Постой, постой! – и он стал опять читать. Оживление среди слушавших увеличивалось, подходили еще поселяне.

– Наша книга, – продолжал чтец, – Магомет, пророк наш… Где взял такая книга?..

– Приятели турки дали.

– Где ты живешь?.. Отдай нам книга… Тебе зачем?.. Это наша книга… Иди, иди, отдыхай!.. наш гость будешь…

Я, конечно, подарил мулле книгу, и он попросил записать свою фамилию и адрес, говоря, что они приедут ко мне в гости. Любезности и угощения не было пределов: добродушные караногайцы ничем не напоминали своего пристава, про которого я от них узнал не мало интересного; между прочим, они жаловались, что бедным не дают для случки казенных бугаев и жеребцов.

На что бедному?.. – может и на плохих лошадях ездить и держать слабую скотину. Но мы спешили и, прощаясь, просили указать дорогу. Наши новые знакомцы были так приветливы, что дали нам проводника, который проводил нас до «двух борозд». Так называется степная тропа. Мы ехали хлебными полями; было жарко, знойно, хотелось пить, но до колодцев было далеко.

Томительно однообразная дорога, ни жилища, ни постройки, ни деревца – степь да степь, куда ни взглянешь – один горизонт!..

Я думал: пройдут года, исчезнут трухменские и караногайские народы, и когда-то вольные, кочевые степи, станут культурными, если… если займут их сектанты. Вырождение, как я узнал после, идет довольно быстрыми шагами и в бо́льшей прогрессии среди трухмен, нежели караногайцев.

Утомились лошади, но все-таки бегут рысью. Какая дивная порода черкесская!..

Скучно и томительно!

Но вот что-то показалось близ самой дороги, – шалаш не шалаш, хата не хата. Когда подъехали ближе, то увидали с верхом большую повозку, около которой паслись кони, а в тени её сидели загорелые, сильные люди и что-то хлебали из деревянной чашки.

– Здравствуйте! Что кушаете? – спросил я.

– Кирпичный чай, – отвечали крестьяне, – милости просим.

Я с наслаждением пил посредством деревянной ложки горячий, оригинальный напиток и понял его степное значение, в особенности там, где воду au naturel пить невозможно.