Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

– Черт нас дернул ввязаться в это дело. Мы только что приехали с фронта. С вокзала сразу же хотели идти по домам. Ну и пошли все вместе, нам было по дороге. Ваш муж сказал: «Мне здесь недалеко, к речке». Ну, мы и провожали его.

Тима глядит на кровать, где лежит человек в шинели. Отец? Что же он молчит? Нет, отец веселый. Вон на портрете! А этот лежит и молчит.

Солдат рассказывает дальше:

– И черт бы их брал, этих юнкеров! Ваш муж сказал нам: «Поможем?» Ну что же, дело привычное. Мы залегли – и давай. То-то стало жарко. Тут его и убили. Мы видим, дело плохо – и смотались. По адресу на письме нашли дом.

Мать Тимы кладет документы мужа на стол и хочет что-то спросить у солдата, но он уже кончил курить. Поправляет папаху и говорит:

– Пойду-ка я, а то заждались там.

И уходит, а мать закрывает за ним дверь. Но к кровати не подходит. Может быть, она боится или чего-нибудь ждет? Бывает же так, что люди ошибаются. Убит наповал? А может, и нет! Прислушивается. Но человек на кровати лежит неподвижно. Тогда она идет к нему и откидывает шинель. И тут отблески из кухни освещают лицо человека. Видно очень хорошо, но мать не узнает его. Чужое лицо! Совершенно чужое лицо. Небритые и серые, словно натертые порохом, щеки. Кровоподтек на лбу. Широкие скулы. Мать кричит, хватаясь руками за голову. Что же это такое? Она бежит на кухню, зажигает керосиновую лампу и приносит ее в комнату. А Тима уже орет во все горло. Он ревет так же, как однажды плакал во дворе, когда ему разбили камнем нос.

Мать бросается к столу и начинает перебирать документы. Просматривает их от листа до листа. Все это – документы ее мужа. Но вот рука натыкается на письмо. Оно точно такое же, как и все письма от мужа, и адресовано ей. Она раскрывает грязный конверт и читает. Узнает почерк мужа, но ничего не может понять. Письмо побывало под дождем, и потом его долго мяли. Буквы расплылись так, что разобрать ничего нельзя. Она вертит в руках бумагу, подносит ее ближе к лампе. Вот улавливается смысл последней строки: «Прощайте, дорогие, навсегда». Это написано еще не совсем расплывшимися буквами. Больше разобрать нельзя. Но больше и не надо. Муж погиб! Погиб еще раньше на фронте. Убили немцы или расстреляли свои. Погиб – и все. А это лежит его друг. Он должен был передать документы и последний привет. Но его тоже убили.

Тима дергает ее за подол и кричит:

– Папа, папа, папа!

Мать берет мальчугана на руки и подносит к кровати. Что ему сказать? Как распутать клубок событий? Она прикрывает лицо товарища своего мужа чистым платком. Впереди еще много трудных дней! Нужно суметь все перенести стойко. Не теряться и не плакать. Делать свое дело и не унывать. Муж ее не унывал там, среди свиста и завываний шрапнели, ужаса и смерти.

– Твой отец умер, его уже нет, – говорит она. – Теперь мы похороним его, Тима.

На улице, не умолкая, трещат пулеметы. К этим звукам примешиваются еще выстрелы из пушки. В комнате на полу разбросаны оловянные драгуны и кирасиры. Они валяются около крепости Тимы.

Солнце стояло в зените, и от жары асфальт на тротуарах был мягкий. Мальчики сидели во дворе. Им не хотелось играть. Они сидели и болтали ногами.

– Сережа, ты был в Австралии? – сказал один из них.

– Нет, Тима! – ответил Сережа.

– А я был.

– А зачем?

– Нужно было.

– Ты врешь!

– Охота мне врать.

– Это дальше Тулы? – спросил Сережа.

– Совсем в другую сторону. Сто раз южнее.

– Там горячее, чем здесь?

– Факт! Днем из дома и не выйдешь.

– А как же гулять?

– Ночью.

– Ну и врешь. Ночью зверей много.

На дворе появился дворник, он катил перед собой огромную деревянную катушку, на ней был намотан шланг, из которого поливают улицы. Дворник толкал катушку, она катилась, и на медном наконечнике брандспойта играло солнце.

– Как блестит! – сказал Сережа.

– В Австралии такие вещи раз в двести сильней блестят, – Тима не отступался.

– А какие там звери? – спросил Сережа.

– Разные. Больше всего кенгуру. Они прямо через дома прыгают.

– Врешь!

– Ничего не вру. Дома-то маленькие. И еще там есть утконосы. У них нос как лопата. Видал?

– Нет. У нас в школе не проходили еще.

– А потом носороги и жирафы.

– Жираф я знаю. У меня на марках нарисованы. Они живут в Африке.

– В Африке – с желтыми пятнами, а в Австралии – с коричневыми.

– А!

– Больше всего там страусов. Так и бегают. Я на них охотился.

– Расскажи, – попросил Сережа.