Анатолий Гладилин - Тигрушка (сборник)

Так шли хорошие Тигрушкины годы. Разумеется, бывали краткие периоды тоски и горя, когда Лиза и Ира одновременно уезжали (как правило, в разных направлениях). А в квартире поселялся кто-то из знакомых, кто кормил и ухаживал за Тигрушкой. Тигрушка общался с ними вежливо, но держал дистанцию. Когда речь шла всего о двух-трех днях и некого было найти, я приезжал к Тигрушке на несколько часов, играл с ним, он гонялся за веревочкой, за шариком, позволял себя гладить, когда я поил его водой из-под крана, и мы с ним пели песню на мотив «Каховки» Михаила Светлова:

Как ни странно, несмотря на чудовищный текст (впрочем, я никогда в стихотворцы не стремился), песня Тигрушке нравилась. Заслышав ее, он сразу вылезал из своих тайных укрытий, а раз Тигрушке нравилась, то Ира вынуждена была ее терпеть. Лишь однажды иронично заметила: «Предположим, вы поймали большого кота. И что бы вы с ним делали?»

Конечно, Тигрушка радовался, когда Ира наконец появлялась дома, но настоящим праздником для него было возвращение Лизы. Он буквально сходил с ума, носился по квартире, прыгал чуть ли не до потолка, совершая очень сложные пируэты на зависть прославленным чемпионам по фигурному катанию, но через пару дней коварно нападал сзади на Лизу и безжалостно царапал ей ногу, как бы в наказание за свои страдания. Лиза вздыхала: «Мой кот, имеет право». С ней никто не спорил.

Разумеется, брать его в путешествия и не пробовали. Он с предельной осторожностью высовывал нос за порог, когда была открыта входная дверь, а в машине, когда его возили к ветеринару, орал как зарезанный.

Тому, что Лиза стала для Тигрушки главной, светом в окошке, божеством, которое он любил, ревновал и от обиды, что она с ним мало проводит времени, царапал, способствовало еще то, что Ира исчезала подолгу из дома. Более того, он даже не догадывался, что она, как бывает с женщинами, начала ему потихоньку изменять.

Но тут в какой-то степени была моя вина. И я опять вынужден повернуть повествование на литературные темы.

Весной 2007 года мне в панике из Биаррица позвонил Аксенов:

– Толька, выручай! Мне срочно надо в Москву по издательским делам, Майя больна, я не могу ее взять с собой и не могу оставить в пустом доме. Пришли кого-нибудь, кто бы сидел с Майей в мое отсутствие.

Поясняю. Майя Афанасьевна – жена Аксенова. То, что он не может оставить ее одну, мне понятно. Аналогичный вариант у меня с Машей. Мы часто обсуждали с Васей его ситуацию. Да, ему пора найти для Майи компаньонку, ибо все обещания Алены (ее дочери, живущей под Вашингтоном) прилететь в Биарриц оказываются пустым звуком. Однако сейчас читать Васе мораль – дескать, раньше надо было думать – глупо. Я чувствую, он очень нервничает, буквально лезет на стенку. Я ответил: «Васенька, успокойся, постараюсь к завтрашнему дню что-нибудь придумать».

А о чем думать? У меня же не бюро добрых услуг. И я поехал к Ире. Долго уговаривать ее не пришлось. Аксенов – старый друг всей моей большой семьи, а с Майей у Иры еще в Москве были свои отношения. Смущало Иру только собственное здоровье: «Ведь я начинаю функционировать лишь к двум часам дня». На что я заметил:

– Ты не из тех баб, кто не умеет за себя постоять.

На следующий день я посадил Иру в скоростной французский поезд TGV Париж – Биарриц, Вася был в восторге, а Майя встретила Иру как лучшую подругу.

Вася обещал вернуться из Москвы через три недели, а вернулся через шесть. Видимо, что-то он почувствовал не то, друзья всполошились, в подмосковном бывшем правительственном санатории «Барвиха» ему поставили в сердце «стенд», и сразу как бы все наладилось. Это был первый звонок…

Тем временем в Биаррице дамы жили душа в душу. Правда, однажды Ира сказала: «Майя, ты нарушаешь конвенцию. Если еще раз ты меня перехватишь утром, когда я, ничего не соображая, иду в ванную, я вынуждена буду уехать в Париж». Майя Афанасьевна поклялась, что больше никогда ничего подобного. И они вместе гуляли, сидели в кафе, стряпали, соревнуясь, кто лучше, и вели долгие женские беседы до двух-трех часов ночи.

А я, старый дурак, так и не сообразил, что Василий Павлович темнит и с такой страстью и отчаянием не рвутся в Москву по литературным делам. Катю впервые я увидел через несколько месяцев на вокзале в Москве, когда все московские участники аксеновского фестиваля в Казани садились в спальный вагон. Слава богу, что Вася дожил до своего праздника. И спасибо товарищам казанцам! В Москве такого торжества Аксенов фиг бы дождался. О казанском фестивале много рассказывали в газетах, по радио и телевидению, сняли даже кино, и при свете юпитеров, под все фиксирующими кино– и телекамерами, Василий Павлович крепко держал Катю за руку.