Мариам Ибрагимова - Неумолим бег времени (публицистика)

Не знаю, как других, но меня покоробило при чтении таких строк: «…едва могли спасти жизнь раненого сераскира, сколько он ни кричал и ни просил помилования, объявляя свой чин, из окружающих его иные были порублены, а другие ранены. Но егеря-карабинеры подоспели к нему и спасли его». Разумеется, Батал-пашу. Бред! Не поверю, что так может повести себя генерал. В Отечественную войну, в плену, даже под пытками, подобным образом не вели себя не только офицеры, но и простые солдаты. И далее цитирую И. Германа: «…пленного трёхбунчужного сераскира вместе со свитой (не как-нибудь) отправили в Яссы к князю Потёмкину-Таврическому, где состоялось подписание мирного договора между Россией и Турцией». Уникальный в своём роде исторический факт! Надо же султану дойти до того, чтобы уполномочить позорно сдавшегося в плен пашу совершить такой ответственный акт от имени турецкого правительства. Затем, оказывается, «Батал-бей после погрома на Кубани жил пленником в Крыму, а в 1799 году с разрешения царского двора покинул Россию, приняв главное командование в Анатолии». Право же, позавидуешь благородным нравам султаната!

Что касается названия, данного укреплению и казачьей станице, здесь тоже трудно докопаться до истины. Археолог В.А. Кузнецов в своём сборнике «В верховьях Большого Зеленчука», содержащем историко-этнографические очерки и легенды, отражающие прошлое, быт, нравы, культуру племён и народов Северного Кавказа, вскользь касается действий генерала И. Германа и названия Баталпашинская. Он пишет, что сейчас трудно сказать, кому первому пришло в голову назвать казачью станицу именем Батал-паши.

Опять-таки, не будучи убеждена в достоверности, скажу, что, по дошедшим до нас сведениям, оно исходит от воли чувственной и романтичной императрицы Екатерины II. Как бы там ни было, название не предано забвению по сей день, хотя станица Баталпашинская за годы советской власти превратилась в город, став столицей Карачаево-Черкесской Республики.

Поэтому совершенно непонятно высказывание И. Гориславского: «Место, где был разбит Батал-паша, с холопской опаской – не навлечь недовольство властей – стали называть Баталпашинским, так же, как назвали казачий пост и редут». Кто они, эти холопы, – офицеры или служивые? И почему они опасались властей, столь несправедливых, которые вместо того, чтобы назвать и крепость, и слободу Германовской, наименовали её Баталпашинской?

И наконец, о самом главном: что явилось причиной многолетнего запрета Екатерины II и Павла I упоминать имя столь выдающегося героя И. Германа, так блестяще прославившего силу русского оружия? Почему правительством империи в своё время не были приняты всерьёз бредовые, лишённые истины и элементарной скромности выдумки генерала, страдающего манией величия, которые увидели свет только в 1825 году в «Отечественных записках» и которые по сей день, механически воспринимая их, продолжают смаковать обуреваемые чувством национальной гордости некоторые исследователи? Чтобы ответить, проследим дальнейшую судьбу генерала Германа.

В 1799 году, прослужив некоторое время в войсках, расположенных в Литве, затем в Польше, И. Герман во главе десантного корпуса, вошедшего в состав английской армии, был направлен в Голландию.

Когда последняя часть десанта высадилась в окрестностях Бергена, где дислоцировалась союзная армия, главнокомандующий английскими силами герцог Йоркский, чтобы дать отдохнуть русским, изменил намеченное ранее время наступательных действий. Однако своевольный Герман, со свойственным ему упрямством, пренебрёг его приказом. В ту же ночь, с 7 на 8 сентября, таким же образом, как на Кавказе в 1790 году, решил, не поставив в известность английское командование, атаковать французов.

Конечно же, он понадеялся и на сей раз на помощь Провидения, тем более что к утру пошёл мелкий дождь, предвещавший успех. Под покровом темноты его десантники стремительно атаковали крепко уснувшие под шум дождичка французские части, расположенные в трёх деревеньках. И, конечно же, достигли полного успеха. Повторяю, большого мужества и героизма не требуется, чтобы побить лежачих. Удивляет то, что гитлеровские повадки – а Гитлер считал, что для достижения успеха все средства хороши, – были свойственны Герману в те рыцарские времена, когда честью, совестью и мужеством дорожили все, начиная от особ, возглавляющих империи, и кончая унтерами, когда, начиная войну, объявляли: «Иду на Вы!» Но, к великому огорчению генерала И. Германа, фортуна на сей раз изменила ему, а примета с дождичком оказалась роковой.