Конкордия Антарова - Две жизни. Часть 3

Мы шли теперь по той живописной долине, которую я наблюдал со своего балкона. Тропа круто свернула влево, мы обогнули небольшой сад, и я снова застыл от изумления. Горная речка текла издалека, падала уступами, бурлила и пенилась, но у песчаной отмели, куда привёл меня Иллофиллион, разливалась большим озером, как огромная чаша, и вытекала снова узкой, бурлящей по уступам речкой.

Вокруг озера росли пальмы и было раскинуто много купален. Озеро было глубокое, вода холодная. И только немногие, отличные пловцы и спортсмены, решались переплыть его. На другой его стороне тоже стояли купальни, и там я различал двигавшихся людей.

Было уже очень жарко, я мечтал поскорее окунуться, но Иллофиллион повёл меня дальше, на следующий уступ горы. Здесь я увидел такую же точно картину, река образовывала озеро и текла дальше. Но это озеро было гораздо меньше и мельче. Иллофиллион объяснил мне, что приезжающим впервые в Общину нельзя купаться сразу в нижнем озере, так как слишком низкая температура воды вызывает судороги и может даже смертельно повредить всему организму. Но, постепенно приучаясь к переходам от жаркой температуры воздуха к холоду воды в озере, воды, обладающей большими целебными свойствами, можно не только сбросить с себя кучу физических болезней, но и обновить весь организм.

Многие, прожив в Общине шесть-семь лет, уезжают помолодевшими на десятки лет и почти перестают болеть. Иллофиллион, не желая оставлять меня одного, купался тоже в верхнем озере. Не знаю, как бы я чувствовал себя в нижнем озере. Но вода верхнего меня пленила. После моря, в котором за время нашего долгого путешествия я часто купался, мягкая, совершенно прозрачная и приятно прохладная вода озера, где был виден мельчайший камушек, где дно было как бархат, где не плавало ни одной медузы, казалась мне блаженством. Я никак не мог решиться расстаться с озером, и только предупреждение Иллофиллиона, что близится час женского купания и я задержу дам, заставило меня вылезти из воды. При этом я вздыхал и обещал Иллофиллиону завтра же найти себе ещё одно озеро, где бы можно было купаться сколько захочешь, не боясь дамского нашествия.

Иллофиллион смеялся и угрожал познакомить меня с одной американкой, очень богатой дамой, которая не любит юношей-затворников и превращает их в своих пажей. Я возмутился и просил принять к сведению, что в Америку ни за какие блага не поеду и знакомиться буду только с русскими. Едва я успел договорить фразу, как за купальней послышались голоса и смех.

– Это что же значит? – услышал я весёлый, очень молодой женский голос, говоривший по-английски. – Лорды всё ещё на озере? Разве не пробило семь?

– Нет, милостивые леди, – отвечал Иллофиллион, – ещё три минуты в распоряжении лордов. А кроме того, один русский граф, только что приехавший, опоздал специально, чтобы скорее познакомиться с американской леди. Он так много наслышан об её уме и воспитательских талантах, что мечтает попасть в число её пажей.

Всё это Иллофиллион говорил кому-то на мостике купальни, при этом так уморительно пародируя интонацию женского голоса и чуть неправильный акцент, что я крепился-крепился, но всё равно сорвался и залился своим прежним мальчишеским хохотом. Иллофиллион распахнул дверь купальни, вытащил меня на берег, и… я замер, превратившись в «Лёвушку – лови ворон».

Передо мной стояли две женщины. Одна была полная, среднего роста, с сильно вьющимися волосами, не отличавшаяся красотой шатенка. Но глаза её, огромные, серые, навыкате, живые и с властным выражением, точно не вмещались в это плотное тело. Этим глазам, казалось, всё надо было знать, во всё вникнуть и вмешаться. Ей было на вид лет тридцать.

Рядом с ней стояла девушка, совсем юная и тонкая, болезненного вида, с тёмными волосами, прехорошенькая, очень добрая на вид и… довольно печальная. Я не мог ничего понять. Очевидно, голос принадлежал молодой? Но вот заговорила старшая – и нечто вроде мороза пробежало по моей коже: голос принадлежал ей. Кому же это Иллофиллион наметил меня в пажи? Этим электрическим колесам, а не женским глазам, должно быть, никак не угодишь.

Старшая дама улыбнулась – точно дырочку просверлила в моём сердце – и вновь сказала:

– Будь моя воля и не мешай моё величайшее преклонение перед вами, доктор Иллофиллион, я бы запретила детям раньше семнадцати лет являться в Общину. Особенно таким нервным, как ваш спутник.

– Ничего, Наталия Владимировна, мой друг уже опередил многих. А главное, пришлось бы начать запрет с вас. Ведь вы-то приехали сюда, когда вам ещё не было семнадцати лет. И всё же вас приняли здесь с радостью, и жизнь здесь не повредила вам.