Джон Стейнбек - О мышах и о людях

Они вышли.

Солнечный свет лежал тонкой линией под окном. Слышно было, как где–то гремят тарелки.

Мгновение спустя старый пёс, прихрамывая, понуро вошёл в открытую дверь. Он обвёл комнату кротким подслеповатым взглядом. Потянул носом воздух, а потом тяжело улёгся, положив голову между лап.

Внезапно в дверях снова явился Кудряш и остановился, озирая помещение. Пёс поднял голову, но Кудряш уже ушёл, и тогда седая голова пса снова опустилась на пол. Он устало вздохнул.

Хотя ещё падал через окна барака неяркий вечерний свет, внутри царил полумрак. Сквозь открытую дверь доносилось постукивание, топот ног, а по временам звучали одобрительные или насмешливые возгласы — на дворе играли в подкову.

Ловкач и Джордж вместе вошли в полутёмный барак. Ловкач потянулся через карточный стол и включил свет. Тускло вспыхнула лампочка под «абажуром» из консервной банки, и в конусе жёлтого света стол матово заблестел; полумрак разбежался по углам барака и там замер, затаился. Ловкач уселся на ящик, Джордж занял место напротив.

— Пустяки это, — сказал Ловкач. — Я бы по–любому утопил почти всех, так что благодарить меня не за что.

— Для тебя–то это, пожалуй, пустяки, но для него это чертовски много значит. Господи Иисусе, я не знаю, как теперь заставлю его ночевать здесь. Он же захочет спать в конюшне, вместе с ними. Это ж ещё надо будет смотреть, чтобы он не залез прямо в ящик со щенками.

— Пустяки это, — повторил Ловкач. — А ведь точно, ты был прав насчёт него: может, он умом и не блещет, но я ещё не видал такого работягу. Он едва не уморил своего напарника. Да что там, никто не может угнаться за ним. Бог свидетель, я никогда ещё не видал такого могучего парня.

— Только втолкуй Ленни, чего надо делать, — с гордостью сказал Джордж, — и он это сделает, чёрт побери, если, конечно, не потребуется сначала покумекать. Сам он ни в жисть не сообразит, чего и как, но по команде сделает чего хочешь.

Снаружи послышался звон подковы о железную стойку и одобрительный гомон.

Ловкач чуть подвинулся так, чтобы свет не падал в лицо.

— Потешно — вы с ним как нитка с иголкой, — сказал он, и это явно было ненавязчивое приглашение к доверительному разговору.

— А в чём потеха? — настороженно спросил Джордж.

— Ну, я не знаю. Редко когда парни вот так колобродят вместе. Если за себя говорить, то я такого ещё не видал. Сам, поди, знаешь, какие бывают работяги — приходят, получают койку, вкалывают месяц, а потом увольняются. И плевать они хотели друг на друга. Вот потому и выглядит потешно, когда сумасшедший вроде него и умник типа тебя становятся в одну упряжку.

— Он не сумасшедший, — возразил Джордж. — Он туп как пробка, да, но он не сумасшедший. Я, видать, тоже не семи пядей во лбу, а то не корячился бы на ячмене, за полсотни с харчами. Если б я был такой умник, или хоть чуть посмекалистей, уж у меня, поди, было бы собственное маленькое дельце и собирал бы я свой личный урожай, заместо того, чтобы пахать на чужого дядю и ни шиша не иметь.

Джордж умолк. А ему хотелось выговориться. Ловкач не подначивал его к разговору, но и рта ему не затыкал — он просто сидел, откинувшись назад, и молча слушал.

— И никакой тут потехи, что мы с ним вместе ходим, — наконец заговорил Джордж. — Мы оба родом из Оберна, я знал его тётку Клару. Она забрала его к себе — он ещё мальцом был — и вырастила. А когда тётка померла, Ленни стал ходить со мной на работу. Так и вышло, что мы друг с другом вроде как свыклись.

— Угу, — сказал Ловкач.

Джордж поднял взгляд на собеседника и увидел спокойные, как у Бога, глаза, устремлённые на него.

— Потешно, говоришь? — продолжал он. — Да уж, я частенько над ним потешался. Бывало и нехорошо шутил, он ведь такой простак, что и постоять за себя не умеет. У него ума не хватает даже на то, чтобы понять, что над ним издеваются. Вот я и потешался вовсю. И мне казалось, что я прям чертовски умный против него. А этот дурачина делал всё, что ни скажешь. Вели я ему влезть на скалу, так он бы полез. В общем, надоело мне его доводить. Ведь смешно — это когда парень понимает, что ты над ним подтруниваешь, и потому злится. А тут — чего? Он никогда не злился, вообще никогда. Бывало я и дубасил его, а этот дылда, который мог голыми руками переломать мне все кости, ни разу даже пальца на меня не поднял, — в голосе Джорджа зазвучало раскаяние. — Сказать тебе, с чего я перестал над ним издеваться? Однажды мы с парнями стояли на берегу Сакраменто, болтали о том о сём, и я себя воображал таким прям остроумным. В общем, поворачиваюсь я к Ленни и говорю: давай, прыгай вниз. И он прыгает. А плавать–то он — ни в зуб ногой, ни разу даже рукой не махнул, так и пошёл ко дну и почти уже потонул, когда мы его достали. И меня же ещё и благодарил, что мы его вытащили. Напрочь забыл, что это я велел ему прыгнуть. После того я завязал с потехами.