Энн Тайлер - Уроки дыхания

Какой представлял себе Айра жизнь Джесси? Айра был из тех людей, которые рождаются компетентными. Ему все давалось легко. Он просто не мог уразуметь, что чувствовал Джесси, которому приходилось каждое утро тащиться в школу, – плечи сгорблены в ожидании нового поражения, ворот куртки поднят и перекошен, руки засунуты глубоко в карманы. Чем это могло быть для Джесси? Иметь младшую сестру-паиньку и безукоризненного, непогрешимого отца! Единственным спасительным оправданием Джесси, говорила себе Мэгги, была мать, его безалаберная, нескладная мамаша. Тут она, конечно, шутила, но какая-то правда в этом присутствовала. Однако ей хотелось, чтобы он перенял у нее и нечто большее. Способность видеть во всем хорошую сторону, например. Умение все принимать, ко всему прилаживаться.

Но нет. Настороженно щурившийся, утративший всю прежнюю беззаботность Джесси рыскал по городу в поисках работы. Самые большие надежды он возлагал на магазин грамзаписей. У него даже карманных денег не было (в то время его группа выступала бесплатно – чтобы «подать себя», как они это называли), ему и на проезд в автобусе приходилось занимать у Мэгги. И каждый день он возвращался домой мрачнее вчерашнего, и каждый вечер ругался с Айрой.

– Если бы ты приходил на собеседования одетым, как все нормальные люди… – говорил Айра.

– Да я все равно не стал бы работать там, где придают такое значение внешности, – отвечал Джесси.

– Хорошо, но тогда тебе лучше научиться копать канавы, это единственная работа, при которой внешности никакого значения не придают.

И Джесси снова хлопал дверью, и как же тускнело все после его ухода! Каким казалось мелким, каким лишенным души! Мэгги с Айрой холодно смотрели друг на друга через гостиную. Мэгги винила Айру – он слишком резок. Айра винил Мэгги – она слишком мягка.

Иногда, в самой глубине души, Мэгги тоже винила себя. Она поняла наконец, что в каждом ее родительском решении присутствовала единственная основная мысль. Простой факт, что мои дети – это дети, они обречены годами чувствовать себя бессильными, сбитыми с толку, скованными, наполнял ее такой жалостью, что добавление к их жизни любых новых невзгод казалось ей попросту немыслимым. Она могла извинить их за что угодно, простить им все. Возможно, если бы она не помнила с такой ясностью, что чувствует ребенок, из нее получилась бы мать получше.

Однажды ей приснилось, что Джесси умер – умер годы тому назад, когда был еще веселым, шаловливым мальчиком, а она как-то не смогла это понять. Приснилось, что она безудержно рыдает, ведь пережить такую утрату невозможно. Потом она заметила среди толпившихся на палубе людей (потому что наконец-то отправилась в морской круиз) мальчика, похожего на Джесси, он стоял со своими родителями, которых Мэгги никогда прежде не видела. Мальчик посмотрел на нее и быстро отвел глаза, однако она поняла, что показалась ему знакомой. И улыбнулась ему. Он посмотрел еще раз и снова отвел глаза. Она придвинулась к мальчику на несколько дюймов, притворяясь, что всматривается в горизонт. Джесси родился снова, только в другой семье – так она объяснила себе увиденное. Он больше не принадлежал ей, но это не имело значения. Она могла начать все заново. Завоевать его доверие. Она еще раз почувствовала, как взгляд мальчика скользнул по ней, и ощутила его недоумение, ведь он наполовину вспомнил ее, наполовину не вспомнил, и поняла – в каких-то сокровенных своих глубинах они всегда будут любить друг друга.

Так вот, Дэйзи было в то время девять лет или почти девять – ее еще можно было считать ребенком, который требовал от Мэгги немалых забот. На самом же деле Дэйзи вбила себе в голову, что пора и ей становиться самостоятельной. Она всегда была развитой не по годам. Еще совсем девчушкой Айра называл ее Малышка Леди, потому что она и тогда была зрелой и замкнутой, а по маленькому личику Дэйзи было видно, что у нее обо всем имеется собственное мнение. В тринадцать месяцев Дэйзи сама научилась пользоваться горшком. Учась в первом классе, она вставала по будильнику на полчаса раньше всех в доме и каждое утро тихо спускалась вниз, чтобы покопаться в постиранной одежде и выбрать самую подходящую. Уже тогда она гладила лучше Мэгги, ей нравилось быть опрятной и носить тщательно подобранные цвета. Теперь же она словно перескочила в ту пору жизни, в которой внешний мир становится важнее семьи. Обзавелась четырьмя очень серьезными подругами-единомышленницами, и одной из них стала Лавиния Мерфи, чья мать была самим совершенством. Совершенная миссис Мерфи возглавляла школьный родительский комитет, проводила кампании по сбору средств путем распродаж печенья домашней выпечки и (поскольку она нигде не работала) располагала временем, чтобы возить девочек по всякого рода культурным мероприятиям и устраивать чудесные «ночные девичники» с поисками сокровищ. Весной 78-го Дэйзи практически жила в доме Мерфи. Мэгги возвращалась с работы домой, звала: «Дэйзи?» – но дом молчал, а на книжной полке гостиной ее поджидала записка.