Мэри Антин - Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Я старалась не смотреть в угол, где висела икона, когда заходила в дом гоев. Я боялась креста. Все в Полоцке боялись, все евреи, я имею в виду. Ибо именно крест делал человека священником, а священники были причиной наших бед, даже некоторые христиане это признавали. Гои говорили, что мы убили их Бога, но это абсурд, у них и Бога то никогда не было – только его изображения. К тому же, они обвиняли нас в том, что произошло давным-давно, сами гои говорили, что это было давно. Все, кто мог иметь к произошедшему какое-либо отношение, были мертвы уже целую вечность. И всё же они повсюду расставляли кресты и носили их у себя на шее, специально, чтобы напомнить себе об этих ложных вещах, и они считали благочестивым ненавидеть и оскорблять нас, настаивая на том, что мы убили их Бога. Поклоняться кресту и мучить еврея для них – одно и то же. Вот почему мы боялись креста.

Ещё гои говорили о нас, что мы использовали кровь убитых христианских детей при праздновании Песаха*. Конечно, это была бессовестная ложь. Меня тошнило от одной мысли об этом. Я знала обо всём, что нужно сделать для подготовки к празднику Песах с тех пор, как была ещё совсем маленькой девочкой. Дом должен был сиять чистотой даже в тех углах, куда никто никогда не заглядывал. Посуду, которой пользовались круглый год, убирали на чердак, и доставали специальную посуду для семидневного празднования Песаха. Я помогала распаковывать новую посуду и находила свою голубую кружку. Когда были повешены чистые занавески, открыты белые полы, и все в доме надели новую одежду, я садилась за праздничный стол в своём новом платье и чувствовала себя чистой как внутри, так и снаружи. И когда я задавала Четыре Вопроса*, о маце и горькой зелени, и о других вещах, и семья, читая из своих книг, отвечала мне, разве я не знала всего о Песахе и о том, что было на столе и почему? Это было дурно со стороны гоев – врать о нас. Младший ребенок в доме знал, как отмечался Песах.

Неделя Песаха, когда мы праздновали наш Исход* из земли Египетской, и чувствовали себя такими радостными и благодарными, как если бы это произошло только что, была тем временем, когда наши соседи гои решали напомнить нам о том, что Россия – это ещё один Египет. Я слышала об этом от людей, и это была правда. В Полоцке и в пределах Черты всё было относительно неплохо, но в русских городах, и еще больше в сельских районах – где разрозненно проживали еврейские семьи по специальному разрешению полиции, которая постоянно меняла свое мнение относительно того, позволить ли им остаться – гои превратили время Песаха в кошмар для евреев. Кто-то начинал лгать об убийстве христианских детей, а глупые крестьяне приходили от этого в ярость, и, напившись водки, отправлялись убивать евреев. Они нападали на них с ножами и дубинками, косами и топорами, убивали или пытали их, сжигали их дома. Это называлось «погром». Евреи, которым удалось уцелеть при погроме, приезжали в Полоцк израненными и рассказывали ужасные, жуткие истории о том, как маленьких детей разрывали на части на глазах у матерей. Услышав такое, невозможно не зарыдать и не задохнулся от боли. Люди, которые видели такие вещи, никогда больше не улыбались, сколько бы они ни прожили, иногда они седели за один день, а некоторые сходили с ума на месте.

Мы часто слышали, что погром возглавлял священник, несущий крест перед толпой. Крест всегда служил нашим врагам оправданием жестокости по отношению к нам. Я никогда не присутствовала при настоящем погроме, но бывали времена, когда угроза погрома нависала над нами даже в Полоцке, и во всех моих страшных фантазиях, когда я пряталась по темным углам, думая об ужасных вещах, которые гои собирались со мной сделать, я видела крест, безжалостный крест.

Помню, как однажды я подумала, что на нашей улице вспыхнул погром, и как я только от страха не умерла. Это был какой-то христианский праздник, и полиция предупредила нас, чтобы мы не выходили из дома. Ворота были заперты, ставни наглухо закрыты. Если ребенок плакал, няня грозила отдать его священнику, который скоро пройдет мимо. Со страхом и любопытством мы смотрели сквозь щели в ставнях. Мы видели шествие крестьян и горожан во главе с несколькими священниками, которые несли кресты, хоругви* и иконы. На почетном месте несли ковчег с мощами из монастыря на окраине Полоцка. Раз в год гои совершали крестный ход с этим мощами, и в связи с этим улицы считались слишком святыми для нахождения там евреев, и мы жили в страхе до конца дня, зная, что малейшее нарушение может привести к беспорядкам, а беспорядки – к погрому.