Array Антология - Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

(Американец закуривает и угощает диписта. Последний читает бумажку).

Д. Так-так, вот, правильно. Абдул Катушкин, родился в 1894 году в забытом месяце, верно. Ну вот, и не Курск, а Карс! Видите? Почти то же самое, только у меня выговор-то не турецкий, а твёрдый, российский.

А. Ну, а колхоз?

Д. Да не колхоз! А видите – кишлак! Ах-ха-ха-ха! И придумают же названия! «Кишлак»!. Чудные эти турки! Право слово – чудные!

А. Чем занимались в Турции?

Д. И-и-и, чем! Был, как и все, самым рядовым колхоз…тьфу ты…э-э…самым рядовым турком, в полеводческой бригаде.

А. А до какого года?

Д. Да это уж не иначе как до 1939.

А. А дальше?

Д. А дальше тоже, как по нотам. Вот у меня всё тут записано. «С сентября 1939 года по сентябрь 1944 в польском городе с чесноком». Нет, погоди, что-то не так, с каким же чесноком… Васька спешил и плохо накорябал…

А. Может, Ченстохов?

(Дипист вглядывается в шпаргалку)

Д. Пра-авильно, Ченстохов! Это уж я сам виноват, не разобрал.

А. А в Германию как приехали, добровольно или принудительно?

Д. Да где там добровольно! Разве оттуда сам добровольно выдерешься?! Принудительно немцы вывезли, спасибо, всё-таки вытащили из того окаянного лиха.

А. А где работали в Германии?

Д. А мы все пятеро, земляки то есть к богатому бауэру под Мюнхеном.

А, Земляки? Значит, все турки?

Д. Какой там! – Все разные нации. Один я – турок. А Никита Сундуков – галичанин, Семен Вахромеев – итальянец, Матвей Чупоров – персиянин, Захар Овечкин – индус, а Васька Самородов – халдейского племени. Это мы все твёрдо заучили, пять вечеров бились.

А. Как вам жилось у бауэра?

Д. Да конечно, хвалить-то надо погодить, одначе всё-таки лучше, чем в окаянном колхо… то бишь… э-э…в кишлаке-то том самом… эх, да что там уж!., в советском раю-то, стало быть!

А. А с какого времени в лагере Ди Пи?

Д. Как все – с 1945 и по сей момент.

А. А обратно на родину хотите?

Д. Ох… и не спрашивайте. До чего хочется на родину, на родимую сторонушку, что, кажется, босиком бы, в ночь бы, в ненастье побежал бы туда, ведь там у меня, господин Скрынинг, жена осталась, детишки. Чай, понимаете?

А. Очень хорошо понимаю. Так можно хоть завтра?

Д. С превеликим удовольствием, хоть и сегодня, если сегодня там сатанинская власть сгинет в тартарары! А покуда она там существует, потуда и разговору нет. Понятно?

А. Ну а куда бы хотели?

Д. В любую страну, только не в большевицкую! На любую работу, только не к большевикам. Тут весь мой сказ и последнее слово. Хорошее, серьёзное слово.

А. Я прекрасно вас понимаю. Вы нас тоже должны понять. Зачем «Абдул», зачем «кишлак», зачем вся эта шутка?

Д. Милый ты мой, господин Скрынинг! Не шутка это, а с перепугу всё делается, Не знаешь, что придумать, в какую нацию записаться, чтоб на красную живодёрню не попасть. Знаете вы, как мы все намучились, как настрадались-то. Ну, а ежели пошло на чистоту-на совесть, завтра приду с утра и расскажу всё без утайки, как на исповеди, можно?

А. О кей.

Д. За сегодняшнее простите, завтра другое будет. До свиданья, добрый человек.

А. О' кей. До свиданья, до завтра.

Родился в Киеве. После окончания там гимназии получил юридическое образование в Московском университете. Одновременно посещал лекции по истории и литературе на филологическом факультете. Впервые арестован в Москве в 20-годы. Некоторое время жил в Брянске и Калуге. В мае 1933 года осужден тройкой ОГПУ по статье антисоветская деятельность. Отбывал срок в лагере на Соловках. «Моя жизнь после пребывания на Соловках, – писал Бернер, – перемежалась тюремными отсидками», между которыми он, лишенный права жить в больших городах, скитался по России. Последняя высылка была в Воронеж.

Во время войны попал в Зальцбург, затем в Мюнхен, где выполнил для Института по изучению СССР работу «Внутренняя эмиграция и интеллигенция на Соловках».

В дальнейшем переехал во Францию, где бедствовал. В начале 1950-х попал в туберкулезный санаторий глухого поселка Уссу (Ous-soulx) при Главном управлении Российского общества Красного Креста (департамент Верхняя Луара). В 60-е годы находился в старческом доме в Орлеане в полном отрыве от литературной жизни.