Юрий Коваль - Суер-Выер и много чего ещё

– А мне «ЭН», – согласился и лоцман. – На два пальца.

– А вам, юнга?

Юнга промолчал. Он вообще как-то поник, замолк, иссяк.

– Что с вами? – ласково спросил старпом. – Нездоровится? Глоток тумана вполне поможет. Это проверено.

– Я здоров, – отвечал юнга, – но немного расстроен. Дело в том, что там на острове – мой бедный папа.

– Там? Папа? И вы промолчали?

– Растерялся… Да и вы были слишком заняты туманом и этим бегством от самого себя.

– Что же теперь делать? – спросил Суер, оглядывая нас. – Возвращаться?

– Не обязательно, – сказал юнга, – я только посмотрел на него, и достаточно.

– Но вы уверены, что это ваш отец?

– Конечно, сэр. Вот его портрет, всегда при мне, – и юнга достал из-за пазухи золотой медальон, на котором изображён был человек вроде бы с усами, а вроде бы и без усов.

– Не пойму, – сказал старпом, – с усами он или без.

– Вот это-то и есть главная примета, – отвечал юнга. – Мне и мама всегда говорила. Главная примета папы: так это не поймёшь – с усами он или без.

– Надо возвращаться, – сказал капитан, – всё-таки должен же сын поговорить с отцом, тем более с такою приметой. Дело за тобой, друг мой, – и капитан глянул мне в глаза, – в силах ли ты вернуться?

– Я не в силах, – отвечал я, – но и не вернуться тоже нельзя. Ненавижу этот остров, но потерплю, Пахомыч, друг, ещё хоть полстакана.

Нашим возвращением островитяне были потрясены не меньше, чем крепдешином в небе.

Действительно, ведь так же не бывает: подающий подаёт, проходит мимо и обычно не возвращается. А тут вдруг вернулись. Да неужто целковые раздавать?

Не раздавая, однако, никаких целковых, ведомые медальоном, мы просекли строй нищих и подошли к мраморному камню, вокруг которого собрались особо грязные и жалкие собиратели подаяний. Они однообразно скулили:

– Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может…

кто сколько может…

сколько может…

На мраморном же камне сидел человек, который эту фразу, отточенную веками, трактовал иначе:

– Подайте кто сколько НЕ МОЖЕТ.

Такой поворот идеи несколько обезоружил нас, и лоцман даже забормотал:

– Да как же так, ребе, откуда же мы возьмём?

– Действительно, – поддержал я Кацмана, – скажите, равви, как это я МОГУ подать столько, сколько НЕ МОГУ?

– Очень просто. Рубль вы можете подать?

– Могу.

– А двадцать?

– Ну, могу.

– Без «ну», без «ну», дорогой благодетель.

– Могу, – сказал я, скрипя зубами.

– И без скрипенья зубов, пожалуйста.

– Пожалуйста, – сказал я, убрав скрипенье. – Вот двадцатка.

– Э, да двадцатку вы можете, а я прошу – сколько не можете.

– Это сколько же?

– Да я-то откуда знаю? Ну, скажем, сотню.

– Куда? Чего? Это уж вы хватили. Сотню… да я и денег-то таких в глаза… нет, никак не могу…

– Ну а если поднапрячься?

– Нет.

– А если дико-дико перенапрячься?

– Нет, нет и нет!

– А вы в глубину-то души загляните. Загляните и поглядите – чего там, в глубине-то вашей? Есть ли сотенка?

Повинуясь какому-то магнетизму, исходящему от этого человека, я действительно заглянул в глубину своей души и нашёл там, прости меня господи, парочку сотен. Доставать их, конечно, не хотелось, но тогда чего я, как дурак, ввязался в эту философию?

– Могу, – сказал я. – Пару сотен могу, но уж не больше.

– А тыщу?

– Ну, это уж вы вообще… откуда? Тыщу чего? Рублей? Долларов? Пиастров?

– А если б ты всё продал? – ввязался неожиданно лоцман Кацман. – Набрал бы небось тыщонку.

– Дружба с вами, лоцман, стоит значительно дороже, – обиделся я. – Вопрос: кто даст такие деньги?

– Я не дам, – сказал капитан и развёл нас с лоцманом мановением пальца. – Позвольте теперь и мне задать вопрос. Я прекрасно понял фразу: подайте кто сколько НЕ МОЖЕТ. В этом, наверно, и есть смысл истинного подаяния. Но – бывало ли такое? Подавал ли вам кто-нибудь? Получали ли вы просимое?

– Бывало, подавали, получал, – кратко ответил сидящий на мраморе.

– Часто?

– Примерно раз в два года.

– И что это за люди, подающие столько, сколько НЕ МОГУТ?

– Вполне достойные люди.

– Но всё-таки: возраст, пол, образование?

– Всякий раз это уникальный случай, – уклончиво отвечал сидящий на камне.

– Ну расскажите же, это так любопытно.

– В каждой профессии есть свои секреты, – усмехнулся сидящий на мраморе. – А потом, вы как будто из комиссии по расследованию. Приплыли на своём «Лавре», испоганили небо крепдешином, да ещё рассказывай, кто мне сколько подаёт. Скажу одно: тот, кто слышит мою просьбу о подаянии, всегда задумывается о своих возможностях, как умственных, так и морально-материальных. Всё!