Георгий Владимов - Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

– Умишком, значит, не вышел.

– Умишка тут много не требуется. А просто мямля ты. И тем, кто тебе мог бы помочь, сам руку не протянешь. Ты хорошо держишься, майор, скромно. Но нужно, чтоб от твоей скромности пар валил. И прямо Фотию в глаза. Тогда он тебя оценит. А может, и нет… Я-то вот – безусловно тебя оценил.

Сердце Донского ощутимо дрогнуло. Было приятно узнать, что за ним наблюдали пристально и так неназойливо, что он этого не замечал, и однако ж, не замечая, совершенно естественно, произвел выгодное впечатление. Он понемногу оттаивал и проникался расположением к той силе, которую представлял новый Светлооков, к неожиданной ее проницательности, и вместе с тем испытывал некую почтительную робость перед ним самим, – которую, впрочем, все снобы испытывают перед людьми тайной службы.

– Вы сказали – «руку протянуть». Что это значит? Мы как будто и так делаем общее дело…

Светлооков опять хлестнул по сапогу – точно с досады:

– Все ты из себя непонятливого строишь. Ты же умный мужик.

– Предпочел бы все-таки, чтоб было четко сказано…

– Скажу. – Светлооков закрыл глаза, как бы в раздумье, и, широко открыв их, весело огляделся по сторонам. – Природа хороша тут, верно? Нам бы любоваться – может, последняя в жизни. А мы тут черт-те чем занимаемся, интригами… А ты вправду не знаешь, что он там решил насчет Мырятина? Брать его или обойти?

– Не знаю.

– Ни слова при тебе не говорил?

– Не говорил.

– Верю. И вообще знай – мы тебе верим. Ну, если скажет что про Мырятин – я про это должен знать. Сразу. Буквально через час.

Донской выпрямил стан и сделал строгое лицо. Ему показалось, что он уступает слишком рано – и оставленная позиция уже почти невозвратима.

– Вы понимаете, что вы мне предлагаете?

– Я-то понимаю, – сказал Светлооков, – ты пойми. Мы Кобрисова терпим, все же у него заслуги имеются. Может, я тут кой-чего зря про него, надо быть объективным. Он и заместителем командующего фронтом был, и он же армию формировал, это нельзя не учитывать. Но боимся, дров он наломает. Надо за ним послеживать неусыпно. Понимаешь? Предупреждать нежелательные решения. Ватутин не всегда знает, что у Фотия на уме, куда его завтра занесет. Он одно говорит, а делает другое. Он этим славится. Тут одна тонкость имеется… не знаю, известно тебе или нет. Он же из этих… ну, репрессированных.

Донской, со строгим лицом, важно кивнул.

– Знаю, – сказал он. Хотя услышал впервые. Однако он и не врал, в нем явственно прозвучало: «Ах, вот оно что!», словно бы подтвердились его догадки и все наконец стало на свои места. – Но ему же как будто простили?

– А чего там прощать было? Ни за что попал. Да я не в том смысле, что ему не доверяют. Кто б его тогда на армию поставил? Но он-то себя обиженным считает, ему реванш нужен, реванш! Беда с этими репрессированными. Уже сказали ему: «Ошиблись, ступай домой», – нет, он вокруг себя сто раз перевернется, чтоб всем доказать, кто он и что. Почему он на Предславль и нацелился: Мырятин – это шестерка, это его не устроит, а там – туз козырный, как минимум две звезды – и на погон, и на грудь. А вдуматься – это же карьеризм чистый, надо же прежде всего о людях думать, о потерях. Одной дури и желания непомерного мало, еще талант нужен. И учет сил. Силами одной армии Предславль же не взять. Значит, надо координироваться с соседями. А он все хочет единолично. Не получится это – одному банк сорвать!.. Моя бы власть, я б таким командования не доверял. С кем один раз ошиблись – тот для нас уже пропащий. Но – где-то повыше нас думали. И вот приходится нам возиться. Поэтому и прошу тебя – помоги нам. Давай уж вместе как-нибудь…

– Как я понимаю, – сказал Донской, сочтя уместным сделать шажок к оставленной позиции, – одних ваших сил недостаточно?

Светлооков покосился на него с насмешливым одобрением:

– Ну, не управимся без тебя. Это хочешь услышать? Молодец, майор, научился цену себе набивать.

Донской обошел эту похвалу, не подобрав ее:

– Могу я знать, кто такие «мы»? Это ваш Смерш или что-то другое?

– Одного Смерша мало тебе?

– Я только уточняю.

– А стоит ли уточнять? Чем дальше в лес – дорожка назад труднее.

Легко читаемую угрозу Донской пропустил; предприятие уже захватывало его, и голова кружилась не от страха – от возникающих перспектив.

– Бутылка вскрыта, – сказал он игриво, – надо пить вино.

– Это пожалста, – сказал Светлооков добродушно. – Хозяин – барин. «Мы» кто, хотел знать? Штаб фронта, ежели угодно. Некоторые представители Ставки. Такие, брат, инстанции, что вся твоя биография может круто перемениться. – И тут же быстро нахмурился. – Теперь понимаешь, что разговор у нас – смертельно секретный? Вот про этот лесок ни одна собака знать не должна. Ни шофер Фотия, ни ординарец чтоб не почуяли. У них, ты это учти, носы по ветру стоят.