Пелам Вудхаус - Летняя гроза

– Ронни, миленький!

– Сью!

– Прости, что задержала!

Ронни забыл все, даже то, что ей шлет букеты какой-то мерзавец по имени П. Фробишер Пилбем.

– Понимаешь, заходила к мистеру Мейсону.

– Зачем?

Ронни видел много фильмов и знал, каковы антрепренеры.

– Так, по делу.

– Он тебя звал в ресторан?

– Нет. Он меня уволил.

– Тебя?

– Да, я безработная, – весело сказала Сью.

– Я ему сверну шею!

– Не надо, он не виноват. – Она увидела цветы и радостно взвизгнула: – Это мне?

– Вероятно.

– То есть как?

– Да, тебе.

– Спасибо!

– Ну, садись.

Когда пробка задержала машину, он приступил к делу.

– Да, насчет цветов.

– Прелесть какая!

– Возможно. Я их не посылал.

– Ты их принес, это еще лучше.

– Они вообще не от меня. Какой-то гад, П. Фробишер Пилбем.

Улыбка померкла. Сью знала, как ревнив ее Ронни.

– Да? – растерянно сказала она.

Кожура прохладной сдержанности, годами слагавшаяся в Итоне и Кембридже, с треском лопнула, и миру явился истинный Роналд Овербери Фиш.

– Это еще кто такой? – взревел он.

– Не знаю!

– А чего же он шлет цветы?

– Да, все время шлет и пишет…

Ронни заскрежетал зубами.

– И ты его не знаешь?

– Одна наша девочка сказала, он издавал газету «Светские сплетни». Раньше, не сейчас.

– Сейчас он посылает цветы!

– Что я могу поделать?

– Да ты и не хочешь.

Глаза у нее сверкнули. Но, сообразив, что ее Ронни снова уподобился шестилетнему ребенку, она попыталась его отвлечь.

– Ну я же актриса! – сказала она. – Ты же не обвиняешь Лилиан Гиш [7], что ей поклоняются.

Ронни не сдался.

– Иногда я думаю, – сказал он, – любишь ли ты меня.

– О, Ронни!

– Думаю. Кто я такой? Вот, прогорел. Мозгов нет.

– Ты такой красивый!

– Слишком розовый. Почему я не похож на… А, да! Мак говорит, вы с Хьюго не расставались.

Сью вздохнула.

– Да это раньше было, – терпеливо объяснила она. – Я люблю с ним танцевать. Неужели ты думаешь, что я могу в него влюбиться!

– А что такого?

– В Хьюго? – Она рассмеялась, как смеялась всегда, думая о мистере Кармоди.

– Он лучше меня. Не такой румяный. Играет на саксофоне.

– Господи, перестань! Я люблю тебя.

– А не Хьюго?

– Нет.

– И не Пилбема?

– Конечно, нет. Тебя.

– А! – сказал Ронни.

Человек пылкий, он мгновенно взмыл из бездны к вершинам. Туча ушла, байроническая скорбь исчезла, он улыбался.

– Знаешь, почему я спешу в Бландинг? – спросил он.

– Нет.

– Хочу дядю обработать.

– Что?

– Обработать дядю Кларенса. Как я женюсь без денег?

– Да, я понимаю… Расскажи мне про Бландинг, Ронни.

– Как это?

– Я хочу все себе представлять, когда ты там.

Ронни задумался. Он не был художником слова.

– Ну, такой замок. Парки всякие, сады. Деревья. Террасы.

– А девушки?

– Моя кузина Миллисент. Дочка дяди Ланселота, он уже умер. Наши хотят, чтобы мы с ней поженились.

– Какой ужас!

– Нет, ничего. Мы оба против.

– Ну, это еще туда-сюда. А другие девушки есть?

– Больше нету. Мать познакомилась в Биаррице с одной американкой. Очень богатая, Майра Скунмейкер. Ну, мать пристала: «Ронни, почему ты не звонишь Майре? Своди ее в казино. Потанцуете». Ужас какой-то. Теперь ее ждут в замке.

– Ой!

– При чем тут «ой»?

– Нет, все-таки… Вообще-то они правы. Тебе надо жениться на девушке твоего круга.

Ронни едва не наскочил на другую машину.

– Осторожней! – вскрикнула Сью.

– А ты не говори черт знает что! Мало мне наших…

– Бедненький! Ну, прости. Но ты пойми их, кто я такая? Дочь певички из мюзик-холла. Знаешь, в розовом трико…

Ронни растерялся. Он никогда не думал о семье мисс Браун, и розовое трико его немного испугало. Он представил себе крашенную перекисью тещу, которая говорит девятому графу: «Солнышко».

– Ее звали Долли Хендерсон.

– Не слышал.

– Так это же было давно, двадцать лет назад.

– Я думал, ты из Америки.

– Папа меня увез, когда она умерла.

– А, она… э… ее нет в живых?

– Конечно.

– Какая жалость… – сказал Ронни, заметно приободрившись.

– А папа был в ирландской гвардии. Капитан какой-то.

– Красота! – закричал Ронни. – Мне-то что, хоть бы он студнем торговал, но наши…

– Ну, вряд ли.

– Нет, не говори! Он в Лондоне?

– Он умер.

– Э? О! Да… – проговорил Ронни. – Все равно им скажем.

– Если хочешь. Но я же сама певичка.

Ронни представил себе мать, тетю Констанс – и разум подсказал ему, что она права.

– А ну их всех! – решил он. – Они думают, если человек служит в шоу, он должен плясать на столе перед пьяными маклерами.