Пелам Вудхаус - Замок Бландинг

– То и говорю. Удручено. Сверх всяких бингли удручено.

– В чем беда?

Уилмот решил довериться этому на редкость симпатичному дитяти. Никогда и нигде еще, решил он, никакой ребенок не нравился ему до такой степени.

– Ну значит, вот так.

– Что – так?

– Вот так.

– Как – так?

– Да я же говорю! Девушка, которую я люблю, не хочет выйти за меня.

– Не хочет?

– По ее словам.

– Ну-ну, – сказало дитя-звезда с глубоким сочувствием. – Это нехорошо. Отвергла, значит, твою любовь.

– Ты это верно заметил. Она отвергла мою любовь, – сказал Уилмот. – Отвергла как пить дать. Так отвергла, что дальше некуда!

– Так оно и бывает, – сказало дитя-звезда. – В каком мире мы живем!

– Во-во! В каком мире!

– Не удивлюсь, если твое сердце удручено.

– Это ты верно сказал: мое сердце удручено, – сказал Уилмот, тихо плача. Потом утер глаза краем скатерти. – Как мне стряхнуть с себя эту невыносимую тяжесть? – спросил он.

Дитя-звезда задумалось.

– Вот что я тебе скажу, – сказало оно. – Я знаю местечко получше этого. По дороге в Венис. Можем его испробовать.

– Безусловно можем, – сказал Уилмот.

– Есть еще одно в сторону Санта-Моники.

– И там побываем, – сказал Уилмот. – Самое главное – на месте не засиживаться, а двигаться туда-сюда, видеть новые пейзажи и свежие лица.

– В Венисе лица всегда свежие и приятные.

– Так поехали, – сказал Уилмот.

Было одиннадцать часов следующего утра, когда мистер Шнелленхамер обрушился на своего коллегу мистера Левицки. Каждая черточка выразительного лица мистера Шнелленхамера выражала крайнюю степень возбуждения. Сигара, зажатая в зубах, подпрыгивала.

– Слушай! – сказал он. – Знаешь что?

– Слушаю! – сказал мистер Левицки. – А что?

– У меня только что побывал Джонни Бингли.

– Если он хочет прибавки, сошлись на экономическую депрессию.

– Прибавки? Да меня тревожит, долго ли еще он будет стоить того, что получает сейчас!

– Стоить? – Левицки выпучил глаза. – Джонни Бингли? Дитя С Улыбкой, Прячущей Слезинку? Идол Американских Матерей?

– Да. И как долго он останется Идолом Американских Матерей после того, как Американские Матери узнают, что он лилипут из цирка Конноли, да к тому же еще пожилой лилипут, прошедший огонь, воду и медные трубы?

– Так ведь об этом никто не знает, кроме меня и тебя.

– Да неужели? – сказал мистер Шнелленхамер. – Так позволь тебе сказать, что вчера вечером он шлялся по забегаловкам с одним из моих кивателей, а утром является ко мне и говорит, что твердо не знает, признался ли ему в своем лилипутстве, но ему сдается, что признался. Он говорит, что между тем моментом, когда их вышвырнули из «У Майка», и минутой, когда он вонзил в официанта вилочку для оливок, в его памяти зияет провал, стоит сплошной туман, и он думает, что вот тогда-то и мог проболтаться, так как к этому времени они сошлись на самую короткую ногу, и ему сдается, что у него не осталось от того никаких секретов.

Мистер Левицки полностью утратил недавнюю беззаботность.

– Но если этот субъект… как его там?

– Муллинер.

– Если этот субъект Муллинер продаст свои сведения прессе, Джонни Бингли не будет для нас стоить и цента. А его контракт включает еще две картины по двести пятьдесят тысяч каждая.

– Именно.

– Но что же нам делать?

– Это уж ты мне скажи.

Мистер Левицки задумался.

– Ну, для начала, – сказал он, – нам следует точно установить, знает этот Муллинер или не знает.

– Так ведь его же не спросишь!

– Правда. Но нетрудно догадаться по его поведению. Субъект, который может взять «Идеало-Зиззбаум» за горло, не сумеет вести себя, как прежде. А что это за субъект?

– Образцовый киватель, – с сожалением сказал мистер Шнелленхамер. – Не помню, когда у меня был киватель лучше. Всегда действует точно по сигналу. Никогда не пытается устроить себе алиби, ссылаясь на прострел в шее… Тихий… Почтительный. Как это? Еще с буквы «р» начинается?

– Рыжий?

– Раболепный. А еще на «у»?

– Устрица?

– Угодливый. Вот он какой: тихий, почтительный, раболепный и угодливый. Вот каков мистер Муллинер.

– Ну, тогда сразу будет заметно. Если он вдруг перестанет быть таким, как ты описал… если он задерет нос и начнет командовать, понимаешь? Вот тогда мы убедимся, что ему известно, что Малыш Джонни Бингли – лилипут.

– И что потом?

– Ну, нам придется его ублажить. И не скупиться. Никаких полумер.

Мистер Шнелленхамер принялся рвать на себе волосы и как будто жалел, что у него под рукой не нашлось пепла посыпать их вместе с главой.