Пелам Вудхаус - Немного чьих-то чувств

На обратном пути он подумал, что можно увенчать добрые дела, устранив Фредди с его десятью процентами. Проценты мучили его с самого начала; и позже, встретив друга в клубе, он отвечал на его беспокойство тревожным, печальным взглядом. Разлад между Свином и Клином, пояснил он, зашел далеко, надежды нет, и лично он, Пуффи, поставил крест на их замысле, предотвращая неминуемый провал.

Фредди, естественно, вскричал: «Смерть, где твое жало?», – а Пуффи по-дружески положил руку на плечо и сказал, что его понимает.

– Чуть не заболел, старик, за тебя беспокоился, – продолжал он. – Я знаю, как тебе нужны деньги. Так сразу и подумал: «Нельзя его бросать, беднягу». Конечно, пустяк, но вот тебе десятка. Да-да, не спорь. Черкни для проформы, что больше претензий не имеешь, и ладно, и хорошо.

Фредди черкнул с благодарностью во взоре, и дело на этом кончилось.

Сомневаюсь, чтобы в последующие дни на свете был более веселый богач, чем Пуффи Проссер. Он насвистывал, он подпрыгивал, а как-то в баре просто запел. Оказавшийся там Фредди удивился, но он ответил, что это – личина.

– Я британец как-никак. Наш девиз – держись, что бы то ни было.

– Вообще-то да, – сказал Фредди.

Сообщения Дж. У. способствовали радости. Тот писал, что все идет как по маслу. Братская любовь крепнет день ото дня. Свин предложил Клину укусить его за ногу, когда он прыгнет на живот, Клин с удовольствием согласился, но попросил, чтобы Свин укусил его за нос. Ко всему прочему, Миртл натушила баранины, которую грех не попробовать, а Клин стал еще толще.

Картина была так хороша, что Пуффи запел в холле, и те, кто там оказался, признали, что никогда не слышали такого беспечного пения. Кошкин Корм, к примеру, сравнил П.П. с соловьем. Действительно, тот ликовал, ничего не скажешь.

Нетрудно представить, каким ударом стала телеграмма от Дж. У. Пуффи вошел в клуб с песней на устах, обнаружил в своей ячейке депешу, лениво ее распечатал, не чуя беды, и почувствовал себя так, словно Свин прыгнул ему на живот.

«Караул воскл. знак, – сообщал союзник, стремившийся и в горе сократить число слов. – Все собакам тчк Уотербери».

Если помните, я говорил, что во время первого визита Пуффи пребывал в беспокойстве. Описать его нынешнее состояние я не берусь. Телеграмма пришибла его начисто. Ему казалось, что над замыслом тяготеет проклятие.

Когда он доехал до места, приближался вечер. Садик окутала прохлада, цветы благоухали, солнце, сделав свое дело, освещало последними лучами деревья и траву. На траве стоял Свин, обрывающий лепестки с ромашки, бормоча: «Любит, не любит…» – а немного подальше, у дерева, Клин вырезал перочинным ножиком сердце, пронзенное стрелой. Друг друга они не замечали.

Дж. У. угрюмо смотрел на них с порога. Завидев гостя, он чуть-чуть просветлел и втащил его в дом.

– А, дорогуша? – осведомился он. – Видали? Значит, сами поняли. Коту ясно!

Пуффи попятился, ибо Дж. дышал ему в лицо, а всякий, кому он дышит в лицо, невольно попятится, и ответил не без суровости, что лично ему ничего не ясно. Дж. спросил, заметил ли он ромашку. А сердце? А стрелу? То-то и оно.

– Со-пер-ни-ки, вот они кто. В Мири втюрились.

Пуффи покачнулся. Чушь какая-то! Он изо всех сил напряг разум, который бегал кругами, как дрессированная мышь, и уставился на Дж. У.

– В кого, в кого?

– Да в Миртл.

Пуффи опять не уловил смысла.

– В Миртл? – повторил он. – Минутку, минутку. Эти рыла влюбились в Миртл ? В такую страшилу? Может, тут есть еще какая-то? Вы имеете в виду плосколицую рыбу в человеческом облике?

– Стряпает она здорово.

Наконец что-то прояснилось. Пуффи любил поесть и понял, какая сила влечет к мисс Кут мужчин, обреченных еще недавно есть то, чем угощала их тетка из деревни. Такие люди, как Свин и Клин, сугубо практичны. Они не ищут в женщине изящества. Что рыбья морда, что аденоиды перед сочным бифштексом, хитрым гарниром, нежным рулетом? Красота убывает, еда остается.

– Какой кошмар! – вскричал он.

– Да уж, не подарок, – согласился Дж. У. – Чего-то им вздумалось, что на ее вкус борьба не-де-ли-кат-на. Хотят сменить профессию. Клин вчера спрашивал, вышла бы она за шпика, а Свин учится по почте разводить ангорских кроликов. В общем, плохо дело, хуже некуда. Накрылось наше предприятие.

Услышав эти горькие слова, Пуффи поплелся к окну глотнуть воздуха и увидел, что Свин уже ощипал ромашку. Теперь, неприятно улыбаясь, он смотрел на Клина, вырезающего сердце. Взгляд его действовал на соперника, как дурная рецензия в газете. Не выдержав, тот сложил ножик и удалился.