Пелам Вудхаус - Золотце ты наше

Она протянула руку миллионеру. Тот принял ее, и они стояли, глупо улыбаясь друг другу, а Сэм, чуть ли не мурлыча, навис над ними, словно пухленькая фея. Оба шофера деревянно смотрели в пространство. Мистер Форд, отпустив руку жены, повернулся к Сэму:

– Фишер?

– Сэр?

– Я обдумал ваше предложение. Тут какой-то подвох.

– О нет, сэр, уверяю вас!

– Непременно есть. Какие я получаю гарантии, что вы меня не обдурите?

– Вы забываете, – с облегчением улыбнулся Сэм. – Я ведь говорил вам, что женюсь, сэр. А моя жена ни за что мне не позволит.

Мистер Форд махнул рукой на автомобиль.

– Прыгайте! – коротко бросил он. – И скажите шоферу, куда ехать. Вы наняты!

– Ну никаких манер, – сокрушалась миссис Дрэссилис. – Абсолютно. Я всегда это говорила.

Тон у нее был горький. Оскорбленным взглядом она провожала уезжавшую машину.

На повороте Сэм, обернувшись, помахал на прощанье. Мистер и миссис Форд, сидевшие рядышком, оглянуться и не подумали. Миссис Дрэссилис негодующе фыркнула:

– Миссис Форд – подруга Синтии. Это Синтия попросила меня поехать сюда с ней и встретиться с вами. Но поехала я все-таки ради миссис Форд. И вот без слова извинения она бросает меня посреди дороги! Никаких манер!

Я не кинулся защищать отсутствующую. Вердикт миссис Дрэссилис совпадал и с моим.

– А Синтия вернулась в Англию? – сменил я тему.

– Яхта приплыла вчера. Питер, я должна поговорить с вами о крайне важном деле. – Она бросила взгляд на Джарвиса, откинувшегося на сиденье с видом, свойственным всем шоферам, сидящим без дела. – Давайте пройдемся.

Я помог ей выбраться из машины, и мы молча пошли по дороге. Спутница моя едва скрывала волнение, интригуя меня. Присутствовала и уклончивость, пробудившая с новой силой всю мою неприязнь. Я не мог себе представить, ради чего она прикатила издалека и что намеревается сказать мне.

– Как вы тут очутились? – спросила она. – Когда Синтия сказала мне, что вы здесь, я едва ей поверила. Почему вы вдруг превратились в учителя? Ничего не понимаю!

– Зачем вы хотели повидать меня?

Она замялась. Ей всегда было трудно изъясняться прямо, а сейчас, явно приходилось прилагать совсем уж неимоверные усилия. В следующую минуту она двинулась очень и очень кружным путем, петляя глухими закоулками.

– Я знаю вас уже столько лет. Никем я так не восхищалась. Вы такой великодушный, настоящий Дон Кихот. Таких мужчин мало на свете. Всегда о других печетесь! Вы без колебаний откажетесь от чего угодно, если увидите, что это нужно другому. Я восхищаюсь вами. Так мало молодых людей, которые считаются не только с собой!

Она приостановилась набрать воздуха, а может, свежих мыслей, и я, воспользовавшись затишьем в ливне комплиментов, снова спросил:

– Зачем все-таки вам потребовалось встретиться со мной?

– Из-за Синтии. Она меня попросила.

– О-о!

– Вы получили от нее весточку?

– Да.

– Вчера вечером, когда она вернулась, она рассказала мне про свое письмо и показала ваш ответ. Вы, Питер, написали ей дивное письмо. Я просто расплакалась, когда читала. И Синтия, я думаю, плакала. Конечно, для девушки с ее характером письмо решило все. Она такая преданная, моя дорогая девочка.

– Не понимаю.

Как сказал бы Сэм, она вроде как и говорила, слова вылетали у нее изо рта, но смысл их от меня ускользал.

– Уж раз она дала обещание, ничто не побудит ее его нарушить, каковы бы ни были ее чувства. Она такая верная. Такая стойкая.

– Вы не могли бы выражаться яснее? – резко перебил я. – Что-то никак не пойму. При чем тут верность? Не понимаю…

Но выманить ее из закоулков оказалось непросто. Выбрав маршрут, она твердо намеревалась пройти его до конца, пренебрегая прямым коротким путем.

– Для Синтии, как я и сказала, ваше письмо стало решающим. Она поняла, что вопрос решен бесповоротно. Это так красиво с ее стороны. Но я ее мать, и мой долг не сдаваться. Не принимать ситуацию как неизбежную, если я могу хоть чем-то помочь ее счастью. Я знаю, Питер, ваш рыцарский характер. Я сумею поговорить с вами, как не сумела бы Синтия. Я взываю к вашему великодушию, что, конечно, невозможно для нее. Итак, излагаю факты.

Я ухватился за эти слова.

– Вот, вот! Этого бы мне и хотелось. Каковы же факты?

Но она снова пустилась плутать по переулкам:

– Синтии присуще такое суровое чувство долга. С ней не поспоришь. Я уж говорила ей, что если бы вы знали, то и не подумали бы стоять у нее на пути. Вы такой великодушный, такой настоящий друг. Вы думали бы только о ней. Если ее счастье зависит от того, чтобы вы освободили ее от обещания, вы не стали бы думать о себе. В конце концов я взяла все в свои руки и приехала. Мне, правда, очень вас жаль, дорогой Питер, но для меня счастье Синтии – превыше всего. Вы ведь понимаете, правда?