Мервин Пик - Титус Гроан

– Я не пытаюсь. Я только хотела узнать.

– Ну вот и узнала.

– Что я узнала?

– Узнала и все. Я не собираюсь углубляться в это ради тебя.

– Почему?

– Потому что ты не такая глубокая натура, как я. И никогда такой не была.

– Наверное, я просто не пыталась. Да и не стоит оно того, не думаю. Когда я вижу стоящую вещь, я ее сразу узнаю.

– И когда же, по-твоему, они такими бывают?

– Какими?

– Когда они бывают стоящими?

– Когда покупаешь что-нибудь, тратишь свои деньги, тогда они всегда этого стоят.

– Кроме тех случаев, когда ты их не хочешь, Кларисса, ты всегда забываешь об этом. И почему ты такая забывчивая?

Наступает долгое молчание, сестры разглядывают лица друг дружки.

– А знаешь, – ровным тоном произносит Кора, – все они будут на нас смотреть. Нас будут разглядывать на Завтраке.

– Потому что в нас течет настоящая кровь, – заявляет Кларисса. – Вот почему.

– И еще потому что мы такие значительные.

– Для кого?

– Для всех, разумеется.

– Ну, пока еще нет, не для всех.

– Но скоро станем.

– Когда этот умный мальчик сделает нас такими. Он все может.

– Все. Все на свете. Он мне сам говорил.

– И мне тоже. Не думай, что он только с тобой разговаривает, потому что это не так.

– А я этого и не говорила, разве я говорила?

– Ты собиралась.

– Куда?

– Возвеличиться.

– А, да, да! Мы возвеличимся, когда придет время.

– Придет и созреет.

– Да, конечно.

– Конечно.

Вновь наступает молчание. Голоса сестер столь ровны и бестонны, что когда они замолкают, молчание кажется не чем-то новым, но продолжением их разговора, лишь по-другому окрашенным.

– Так поверни же голову, Кора. Я хочу знать, когда меня станут разглядывать на Завтраке, как я выгляжу сбоку и на что они все глядят; поверни голову, а после я поверну для тебя свою.

Кора сворачивает белую шею влево.

– Больше.

– Больше чего?

– Я все еще вижу второй глаз.

Кора еще чуть-чуть сворачивает шею и с той осыпается немного пудры.

– Вот так, Кора. Так и оставайся. Именно так. О! (голос по-прежнему ровен) я само совершенство!

Она безрадостно хлопает в ладоши, но даже хлопки ее кажутся мертвым.

И словно в ответ на этот призывный звук, дверь растворяется и в комнату быстрым шагом входит Стирпайк. Щека его залеплена свежим пластырем. Двойняшки встают и медленно подступают к нему, соприкасаясь плечами.

Стирпайк окидывает их быстрым взглядом, вытаскивает из кармана трубку, высекает огонь. Миг он держит пламя в ладонях, но только миг, потому что Кора медленным жестом лунатички поднимает и роняет на пламя руку, гася его.

– Что, разрази меня чума, вы делаете? – восклицает Стирпайк, в кои-то веки теряя власть над собой. Увидеть Графа, сычом сидящего на каминной доске, потерять отодранную кошачьей лапой малую часть лица, и все это за одно утро – такое способно хотя бы на время пошатнуть самообладание любого человека.

– Не надо огня, – говорит Кора. – У нас больше не бывает огня.

– Мы его больше не любим. Нет. Совсем не любим.

– Совсем, с тех пор, как мы…

Стирпайк прерывает сестер, поскольку знает, в какую сторону повлеклись их мысли, а сейчас, перед самым Завтраком, времени на воспоминания нет.

– Вас ждут! Все уже уселись за стол и ждут вас не дождутся. Все спрашивают, куда вы запропастились. Вперед, прекрасная пара! Позвольте мне сопровождать вас, по крайности, часть пути. Выглядите вы совершенно обольстительно – но что же вас задержало? Вы готовы?

Двойняшки кивают.

– Могу ли я попросить о чести предложить вам правую руку, леди Кора? А вы, леди Кларисса, вы, сердце мое, возьмите левую…

Стирпайк, присогнув локти, ожидает, когда Тетушки разделятся, чтобы взять его под руки.

– Правая гораздо важнее левой, – говорит Кларисса. – Почему это она должна достаться тебе?

– А почему не должна?

– Потому что я ничем не хуже тебя.

– Но ведь ты не такая умная, дорогая, ведь правда?

– Да, такая, но только ты попала в любимчики.

– А это потому что я обольстительная, он сам так сказал.

– Он сказал, что мы обе.

– Он просто хотел тебя подбодрить. Ты разве не поняла?

– Милейшие дамы, – снова перебивает их Стирпайк, – не могли бы вы замолчать? Кто распоряжается вашими судьбами? Кому обещали вы верить и повиноваться?

– Тебе, – в два голоса отвечают они.

– Я считаю, что вы ровня друг дружке, и хочу, чтобы вы думали о себе, как о людях, равных по положению, ибо когда прибудут ваши троны, блеска в них будет поровну. Ну-с, не будете ль вы любезны взять меня под руки?