Сергей Андреев-Кривич - Повести о Ломоносове (сборник)

Шубный был определен истопником в придворный штат, и в 1761 году Ломоносову удалось с помощью И. И. Шувалова добиться высочайшего повеления о зачислении его в Академию художеств под именем Федота Шубина. Профессор Жиле предсказывал Шубину, что он станет величайшим русским скульптором. Так оно и случилось. Впрочем, это не помешало Сенату в 1775 году, уже после того как Шубин был избран академиком, запросить придворную контору: «На каком основании в 1761 году означенный Шубин был определен истопником ко двору Его Императорского Величества, будучи крестьянином в подушном окладе?»

В 1763 году Шубин во время прохождения академического курса был награжден первой серебряной медалью, а летом отправлен на Урал и на Север для изучения годности «некоторых поделочных камней», как-то: мрамора белого, горношитского, яшмы, орлеца, амазонского камня, малахита и других, а также художественных изделий из чугуна на Демидовских заводах.

Ломоносов, кряхтя, приподнялся навстречу гостю:

– Давно приехал?

– Вчера.

– Дай-ка я на тебя посмотрю. – Он повернул Шубина лицом к окну. – Такой же, только загорел малость! Садись, садись сюда, ближе, чай пить будем. Елизавета Андреевна чу́дное варенье приготовила, клюквенное. Рассказывай, куда ездил, что видел.

Михаил Васильевич налил в блюдечко чай из чашки, зачерпнул варенья и стал пить, поглядывая на гостя.

Шубин задумался, потом начал:

– Был на Урале, был на Севере – в Вологде, Вятке и далее, в Котласе и Сольвычегодске. До самой Ижмы доехал. И не знаю, что сказать, до того грустное сие путешествие: посреди изобилия натуры – нищета людей ужасающая! На одних Пермских казенных заводах более 28 тысяч приписных крестьян. Живут хуже колодников. Голы, босы, голодны. Под воинским караулом водят из казармы, более похожей на тюрьму, на работу и назад. На частных заводах еще хуже. Там бьют батогами и плетьми за каждую провинность. Многие работные люди руки на себя накладывают. Беседовал с господином Демидовым. Тот смеется: «Что вы им верите? Они все тати – воры. А ежели они есть будут, как мы с вами, да их в бархаты одевать, то и работать никто не станет, да и мне придется последнюю рубаху с себя снимать». Ответствую ему: «От такой худости и убожества работные люди у вас перемрут, да и много ли выдюжит голодный человек?» – «Ничего, – говорит, – одни помрут, других найдем. У нас на Руси людей много».

У Ломоносова недобро загорелись глаза, гневно нахмурились брови.

– Множество раз твердил я и о том писал Шувалову, что величество, богатство и могущество всего государства состоит не в обширности тщетной без обитателей, а в приращении российского народа, в его благоденствии, здравии и процветании. А кому о том забота – никому! Однако же и присноблаженной памяти царица Елизавета Петровна о том не думала, и нынешняя государыня Екатерина Алексеевна менее всего о сих делах помышляет. А о сановных персонах и говорить нечего. Их Отечество – при дворе, что для них народ! Бегут люди от помещичьих отяготений, от солдатских наборов, от свирепости отцов церкви, и никому не ведомо: кого больше в государстве – разбойников или благонамеренных пахарей. Непоколебимых и ясных законов нет. Всяк начальник сам себе закон, оттого нет внутреннего покоя и благополучия…

Ломоносов стал тяжело дышать.

Шубин слушал внимательно, потом спросил:

– Что же надлежит делать?

Михаил Васильевич молчал, потом сказал упавшим голосом:

– Не знаю и оттого страдаю и боюсь, что все труды мои для процветания и пользы Отечества исчезнут вместе со мною…

Шубин почувствовал, как у него от волнения клубок подступает к горлу. Он встал, походил по комнате…

– Я думаю, Михаил Васильевич, что, когда число просвещенных россиян будет достаточным, чтобы искусство, мануфактуры и земледельство развивалось в соответствии с правилами науки, изменятся законы, наступят плодородие и избыток товаров, и всяк будет в довольстве.

Ломоносов покачал головой:

– Ежели бы у нас правители шли по стопам Петра Великого, который во всех делах государственных прибегал к совету ученых людей, не то бы было. Взять хотя бы земледельство. Едва ли тысячная доля земель, годных для землепашества, используется. Оттого возят хлеб с юга на север через всю страну обозами. Остальная часть – всё пустошь и целина. А читал ли ты мою заметку в «Санкт-Петербургских ведомостях»?

Михаил Васильевич встал, порылся среди бумаг на столе, вытащил номер «Санкт-Петербургских ведомостей».