Владимир Тендряков - Ночь после выпуска (сборник)

Колька Лысков, держась в стороне, ответил за Саньку:

– Хитер бобер! Днем-то ты кирпич в портфельчике носишь. Зна-а-ем!

– А ты, Санька, что в кармане носишь? Покажи.

– Увидишь, успеется.

Дюшка успел присесть, Санькин кулак сбил с головы фуражку. Закрывая рукавом лицо, Дюшка приготовился ударить Саньку ногой, но неожиданно донесся голос Кольки Лыскова:

– Шухер!

Послышалось Санькино пыхтение:

– П-пыс-сти, падло! Пыс-ти!

Он вырывался из рук какого-то человека, тот прикрывал Дюшку сутуловатой спиной, отталкивал Саньку:

– Охладись, парнишка, охладись!

– П-пыс-ти! Г-гад!

– И не скотинься, поганец, уши надеру!

Санька был сильней всех ребят на улице, но перед ним стоял взрослый, хотя и мешковато топчущийся, неуклюжий, но все-таки человек иной, не мальчишечьей породы.

– Уймись лучше, уймись, не распускай руки!

И Санька отступил, бессильно закричал:

– Ну, Дюшка, помни! Завтра встретимся! Прольется кровушка!

– Кровушка?.. Ах ты гаденыш! Жить только начал, а уже звереешь.

– Я и тебя, огарок! И тебя! Ужо вот камнем из-за угла!

– Эх, бить людей не умею, а стоило бы! – Прохожий стал оттеснять Дюшку в сторону: – Идем отсюда, паренек, идем от греха!

Вдалеке выплясывал Колька Лысков, кривлялся, кричал весело:

– Ой, Санька, умяли тебя! Ой, Санька, встречу испортили! А как было хорошо встретились!

– Еще встретимся! Поплачешь, Дюшка. И Минька слезьми умоется.

– Эх, не умею людей бить!.. Идем, паренек, идем! До дому провожу…

Спасителем Дюшки был Минькин отец, Никита Богатов, в сбитой на затылок шляпе, суетящийся в своем слишком просторном пальто, с выражением досадливой зубной боли на узком лице. Он шел вместе с Дюшкой, разводил длинными рукавами, бормотал, не заботясь о том, слышит его Дюшка или нет:

– Как вылечить людей от злобы? Жена мужа не уважает, прохожий прохожего, сосед соседа… Найти б такое, чтобы все друг к дружке с понятием: ты мое пойми, я – твое. А то на́ вот, с самого детства – «прольется кровушка!». Такие-то и портят жизнь. От таких-то, поди, и войны на земле идут…

Непонятный человек. Идут рядом, бок о бок, но он где-то. И бормотание его непонятно, и вообще, сам себе читает стихи, сам себе и деревьям… Опять все не так, как вокруг Дюшки, – идут рядом, живут рядом, но в разных мирах. А Дюшкин отец тоже совсем, совсем рядом, но у Дюшки одно, у отца другое. И у матери другое, не похожее ни на Дюшкино, ни на отцовское, ни на Никиты Богатова… Неужели сколько людей, столько и разных миров? К Левке Гайзеру Дюшка чуть-чуть заглянул. Тоже ведь странный мир, там даже смерть считается какой-то ненастоящей… Хотелось бы заглянуть и к этому – Никита Богатов, Минькин отец, добрый человек, но сам Минька почему-то его не любит.

И Дюшка старательно прислушивается к бормотанию.

– Почему не понимаем друг друга? Да потому, что слова не найдем, которое бы до сердца дошло… Что слово? Звук, сотрясение воздуха? Нет – сила! Скажи хорошее слово человеку – и он счастлив. Хорошего родить не можем, ругань в нас легче рождается, ругань всегда наготове в каждом лежит… Пущу кровушку! Тьфу! Вот ты, паренек, знаешь ли хорошие слова?

– Знаю, – неуверенно ответил Дюшка.

– А ну скажи – какие?

И Дюшка растерялся, какое именно из хороших слов сказать сейчас, все они как-то вдруг вылетели из головы. Никита Богатов вздохнул:

– Ладно уж, не тужься, постарше тебя этого не знают. Хорошее слово, как чистый алмаз, редко. Беги давай домой, ты вроде тут живешь. Беги, не жду от тебя. Ни от кого не жду. – И внезапно надтреснутым голосом прочувствованно продекламировал:

Да-а, слово…

Богатов повернулся и пошел, путаясь ногами в полах пальто, продолжая бормотать. Дюшка прибито стоял, смотрел в его сутулую спину, вдруг сорвался, рванулся следом:

– Дяденька Богатов! Дяденька!.. Спасибо вам!

– А… – сказал он вяло, едва оглянувшись. – Ладно.

Похоже, он не считал «спасибо» таким уж хорошим словом. А лучших слов Дюшка не знал.

– Минька, скажи, что плохого сделал тебе отец?

Молчание.

– Может, он бьет тебя, Минька?

– Нет, что ты!

– И не пьет?

– И не пьет.

– И не ругается?

– И не ругается.

– Что тогда? Что?!

– Он… Он не такой, как все, Дюшка.

– А разве ты – как все? А я – как все? А Левка Гайзер – как все? А есть ли такие, которые – как все?

– Дюшка, я его то очень люблю, то ненавижу.