Александр Солженицын - Раковый корпус

Он снял трубку, но вместо гудка услышал бодрый деловой голос:

«Товарищ Русанов?»

«Да, да», – живо подобрался Русанов (как-то сразу чувствовалось, что этот голос – сверху , а не снизу).

«Зайдите в Верховный Суд».

«В Верховный Суд? Есть! Сейчас! Хорошо! – И уже клал трубку, но опомнился: – Да, простите, а какой Верховный Суд – старый или новый?»

«Новый, – ответили ему холодно. – Поторопитесь». – И положили трубку.

И он всё вспомнил о смене Суда! – и проклял себя, что сам первый взял трубку. Матулевича не было… Клопова не было… Да, и Берии ж не было! – ну, времена!

Однако надо было идти. Сам бы он не имел сил встать, но потому что вызывали – надо было подняться. Он напрягался четырьмя конечностями, привставал и падал, как телёнок, ещё не научившийся ходить. Правда, ему не назначили точного времени, но сказали: «Поторопитесь!» Наконец, держась за стенку, он встал на ноги. И так побрёл на расслабленных, неуверенных ногах, всё время держась за стенку. Почему-то и шея болела справа.

Он шёл и думал: неужели его будут судить? Неужели возможна такая жестокость: по прошествии стольких лет его судить? Ах, эта смена Суда! Ах, не к добру!

Ну что ж, при всём его уважении к Высшей Судебной Инстанции ему ничего не остаётся, как защищаться и там. Он осмелится защищаться!

Вот что он им скажет: не я осуждал! и следствия вёл тоже не я! Я только сигнализировал о подозрениях. Если в коммунальной уборной я нахожу клочок газеты с разорванным портретом Вождя – моя обязанность этот клочок принести и сигнализировать. А следствие на то и поставлено, чтобы проверить! Может быть это случайность, может быть это не так. Следствие для того и поставлено, чтобы выяснить истину! А я только исполнял простой гражданский долг.

Вот что он им скажет: все эти годы важно было оздоровить общество! морально оздоровить! А это невозможно без чистки общества. А чистка невозможна без тех, кто не брезгует совком.

Чем больше в нём разворачивались аргументы, тем больше он накалялся, как он им сейчас выскажет. Он даже хотел теперь скорей дойти, чтоб его скорей вызвали, и он им просто выкрикнет:

«Не я один это делал! Почему вы судите именно меня? А ктоэтого не делал? А как бы он на посту удержался, если бы не помогал ?!.. Гузун? Так и сам сел!»

Он напрягся, будто уже кричал, – но заметил, что не кричит совсем, а только надулось горло. И болело.

Он шёл уже будто не по штольне, а просто по коридору, а сзади его окликнули:

«Пашка! Ты что – больной? Чего это еле тащишься?»

Он подбодрился и, кажется, пошёл как здоровый. Обернулся, кто ж его окликал, – это был Звейнек, в юнгштурмовке, с портупеей.

«А ты куда, Ян?» – спросил Павел и удивился, почему тот такой молодой. То есть он и был молодой, но сколько ж с тех пор прошло?

«Как куда? Куда и ты, на комиссию».

«На какую ж комиссию?» – стал соображать Павел. Ведь он был вызван в какое-то другое место, но уже не мог вспомнить – в какое.

И он подтянулся к шагу Звейнека и пошёл с ним бодро, быстро, молодо. И почувствовал, что ему ещё нет двадцати, что он холостой парень.

Они стали проходить большое служебное помещение, где за многими канцелярскими столами сидела интеллигенция – старые бухгалтеры с бородами, как у попов, и с галстуками; инженеры с молоточками в петлицах; пожилые дамы, как барыни; и машинистки молоденькие накрашенные, в юбках выше колен. Как только они со Звейнеком вошли, чётко выстукивая в четыре сапога, так все эти человек тридцать обернулись к ним, некоторые привставали, другие кланялись сидя, – и все вращали головами за ними, пока они шли, и на лицах у всех был испуг, а Павлу с Яном это льстило.

Они зашли в следующую комнату и здоровались с другими членами комиссии и рассаживались за столом, папки на красную скатерть.

«Ну, запускайте!» – распорядился Венька, председатель.

Запустили. Первая вошла тётя Груша из прессового цеха.

«Тётя Груша, а ты чего? – удивился Венька. – Ведь мы – аппарат чистим, а ты чего? Ты в аппарат, что ли, пролезла?»

И все рассмеялись.

«Да нет, видишь, – не робела тётя Груша. – У меня дочка подрастает, надо бы дочку в садик устроить, а?»

«Хорошо, тётя Груша! – крикнул Павел. – Пиши заявление, устроим. Дочку – устроим! А сейчас не мешай, мы интеллигенцию чистить будем!»

И потянулся налить себе воды из графина – но графин оказался пустой. Тогда он кивнул соседу, чтобы передали ему графин с того конца стола. Передали, но и он был пустой.