Марсель Прево - Куколка (сборник)

– Глупец! – обратился он к портрету, – ничем-то ты не умел пользоваться!

Он снова подошел к зеркалу, распахнул халат, но тотчас же опять запахнул его, возмущенный видом своей не художественной фигуры, с брюшком и в одном белье. Однако он попытался пробудить в себе энергию.

«Наружность ничего не значит. Разве Житрак красив? С голой головой, тощий, как старая кляча, истасканный… А Зон любит его! Ведь Зон и в голову не пришло, что мои года и моя фигура могут не понравиться Куколке; напротив, она даже сказал: «Ей именно такого и нужно!» И она безусловно права, черт возьми! В наше время сорок семь лет – да это сама молодость! В театрах только и видишь пятидесятилетних «соблазнителей»! А я еще здоров и силен, и не такой выдохшийся, как Житрак!»

Сбросив с себя халат и проделав несколько гимнастических упражнений, Бурдуа запустил руку в еще густые волосы. «И тут еще все в порядке», – подумал он и позвал Филомену, намереваясь приняться за свой туалет.

Теперь он чувствовал себя немного лучше; очевидно чай оказал свое благотворное действие.

На этот раз Бурдуа особенно тщательно занялся своим туалетом. Накануне, отыскивая причину успехов Житрака в любви, он заметил, как красиво были пострижены немного уцелевшие у него волосы; заметил его приглаженные усы с загнутыми вверх концами и выхоленные руки.

«Не могу же я представиться этой малютке с нечесаными волосами и такими лапами», – сказал он себе, а потом, одевшись, отправился побриться и подстричь волосы к своему парикмахеру.

– Волосы покороче… Затем расчешите мне усы и троньте их щипцами, Бенжамен. У меня усы, как у жандарма.

По окончании этих церемоний он с чувством удовлетворения увидел в зеркале помолодевшего Бурдуа.

Ему понравился выставленный в витрине бледно-лиловый галстук, и он купил его. Затем он приобрел себе пару светлых перчаток и спросил:

– Не знаете ли вы, где поблизости можно сделать хороший маникюр?

Не скрывая изумления, парикмахер отправился посоветоваться с патроном и минуты через три вернулся, протягивая Бурдуа карточку, гласившую: «Мадам Ламиро, массажистка, маникюр и педикюр, улица Далу, 28».

Госпожа Ламиро оказалась полной дамой в темно-коричневом костюме, с желтым лицом, как будто она только что перенесла желтуху, с очаровательными, словно выточенными из слоновой кости руками, которые могли служить ей прекрасной рекламой. Она также изумилась, когда Бурдуа попросил ее заняться его руками, и сказала только:

– Сию минуту, месье, – садитесь, пожалуйста!

Вернувшись с необходимыми принадлежностями, она принялась отделывать ногти бывшего контролера, изредка произнося лестные замечания в его адрес:

– Вот руки настоящей, правильной формы… Какие красивые пальцы!.. Вы совершенно правы, заботясь о своих руках!

Бурдуа с любопытством следил за-ее работой, любуясь ловкостью, с какой она удаляла кожицу, окружавшую ногти; он никогда не предполагал, что для приведения двух рук в приличный вид необходим целый арсенал стальных инструментов и щеток. Через три четверти часа усидчивой работы госпожа Ламиро объявила, что на этот раз все кончено, но что необходимо повторять ту же операцию, по крайней мере, раз в неделю. Для домашнего ухода за руками она предложила купить несессер со всеми принадлежностями; Бурдуа догадывался, что этот несессер уже много лет пролежал в магазине (красный бархат внутри его был потерт и даже поеден молью), однако купил его за пятнадцать франков шестьдесят сантимов и удалился.

В три часа он был дома и с удовольствием убедился, что Филомена не заметила перемены в его наружности. Проголодавшись, он велел подать себе второе яйцо всмятку, но на это раз запил его хорошим бордо. Чувствуя непривычное волнение он беспрестанно смотрел на часы, в ту же минуту забывая, который час.

«Надо быть спокойным, – говорил он себе. – Я выйду из дома четверть седьмого, а теперь пять минут пятого. У меня еще два часа свободного времени… Стоит ли волноваться из-за какой-то девчонки?»

Однако он не мог отделаться от наполнявшей его душу смеси странной тревоги и желания с легким чувством стыда и угрызения совести. Для успокоения он долго выбирал подходящий для такого случая костюм, причем Филомене досталось за недостаточно хорошо выглаженные воротнички. Наконец он остановился на недавно принесенном от портного костюме каштанового цвета, к которому, но его мнению, очень шел новый галстук. Посмотревшись в зеркало, он отменил строгий приговор, произнесенный им утром над собственной наружностью. «Я кажусь теперь моложе Житрака, – подумал он, – в этом не может быть никакого сомнения. Вот что значит туалет! Вот только шляпа подкачала. Ну, ничего!»