Джеймс Кервуд - Бродяги Севера (сборник)

– Но если бы вы взяли на себя его защиту, – возразил патер Лайон, – то ведь тогда могли бы входить к нему в камеру?

– Тогда мог бы, – ответил Грязный Фингерс.

Тем временем Кент ожидал его к себе с большим нетерпением. Первым посетил его в это утро патер Лайон, и с тех пор, тотчас же после его ухода, он уже раз десять слышал, как отворялась и затворялась вдалеке входная дверь в канцелярию, и, наконец, в одиннадцатый, вслед за этим хлопаньем, до него долетел некий звук, который вызвал в нем вздох удовлетворения. Приближение местного ходатая было возвещено Кенту страшным сопением. Сопел не только сам Фингерс, но и сопровождавшая его толстая собака. Собака Фингерса страдала той же болезнью и по тем же причинам, что и он сам.

Кроме собаки Фингерса сопровождали еще патер Лайон и Пелли. Пелли отпер камеру, впустил в нее адвоката и его собаку и снова запер за ними дверь. Кивнув Кенту головой, патер ушел вместе с Пелли в канцелярию, а узник и его защитник остались в камере наедине.

– Тяжелая дорога! – глубоко вздохнул Фингерс, отерев красное лицо большим грязным платком. – Очень тяжелая дорога!.. Уф!

Заколыхавшись, подобно куску желе, он уселся на единственную табуретку в камере. Кент тоже сел на край своей койки и сочувственно ему улыбнулся.

– А ведь не всегда так было, Фингерс! – сказал Кент, немного наклонившись вперед и начав говорить с внезапной конфиденциальной серьезностью. – Было время, когда вы не пыхтели, поднявшись в гору. Десять-пятнадцать лет составляют иногда большой срок.

– Иногда, – прошептал, все еще задыхаясь, Фингерс.

– Пятнадцать лет тому назад вы были настоящим героем.

Кенту показалось, что бледные глаза Грязного Фингерса вдруг загорелись.

– Да, были настоящим героем, – повторил он. – Большинство людей были героями в ту пору горячки золотоискательства, не так ли, Фингерс? В своих скитаниях я слышал о них много повестей, а некоторые из таких рассказов даже заставили меня содрогнуться. Эти люди не боялись вовсе смерти. И вы, Фингерс, были одним из таких людей. Я слышал всю вашу историю однажды зимой на Дальнем Севере. Я никогда не заговаривал о ней с вами и с кем-либо другим, потому что мне казалось, что вам будет неприятно, если о ней узнают. Ваша история несколько похожа на мою. Вот почему я и попросил вас через патера Лайона побывать у меня. Вы представляете себе мое положение. Меня ожидает либо петля, либо решетка. Естественно, что я стал искать поддержки серьезных людей. Но не подумайте, Фингерс, что я хочу непрошеным вторгнуться в священные для вас тайны. Боже меня упаси! Мне просто хочется дать вам возможность понять меня, и поэтому я просил бы вас выслушать от меня одну историю, которая произошла далеко отсюда и уже давным-давно. Вы помните Бена Татмана?

Какая-то странная, но могущественная сила вдруг овладела огромным рыхлым телом лесного ходатая. Она прошла через него, как электрическая волна. Удушье сразу же прекратилось, мускулы напряглись, и Кенту показалось, что перед ним сидит уже совсем другой человек.

– Вы… вы слышали о Бене Татмане? – переспросил Фингерс.

– Да. Я слышал о нем на Дальнем Севере. Мне рассказывали, что это было пятнадцать лет тому назад и что этот Татман был молодым человеком и прибыл в золотую страну искать счастья вместе со своей молоденькой женой. Уезжая из Сан-Франциско, где они жили до того, эта маленькая женщина настояла на том, чтобы быть товарищем и спутником своего мужа во всех его скитаниях и приключениях на Дальнем Севере. Им так хотелось найти золото и разбогатеть! Но они даже и не подозревали, что заберутся в такие края, куда не ступала нога еще ни одного золотоискателя.

А затем в те места пришла знаменитая Зима Смерти. Вы помните ее, Фингерс. Вы лучше меня знаете, какими были в то время законы. Продовольствие туда не доходило вовсе. Снег выпал ранний и глубокий. Целых три месяца температура не поднималась выше пятидесяти градусов мороза, и наступили голод и смерть. В то время можно было, пожалуй, совершенно безнаказанно убить человека, но укради ты хоть одну только корочку хлеба или одну горошину, и тебя тотчас же выводили за пределы лагеря и приказывали отправляться на все четыре стороны. А это означало верную смерть – смерть от холода и голода, еще более ужасную, чем от повешения или от расстрела.

Татман вовсе не был вором. Заставило его украсть невыносимое зрелище медленно умиравшей от голода жены и ужас перед тем, что она, как и многие другие, падет жертвой цинги. На склоне дня он проник в одну хижину и украл две жестянки консервированного гороха и две уже сваренные картофелины, которые в то время стоили в тысячу раз дороже, чем равное по весу количество золота. И его поймали. Его отвели за пределы лагеря и дали ружье. Но пищи – никакой! Он должен был идти на все четыре стороны. А его жена стояла тут же, рядом с ним, в теплом плаще и в высоких сапогах, потому что она решила умереть вместе с мужем. Ради нее ведь лгал Татман до последней минуты, заявляя, что он вовсе не крал, и настаивал на том, что он невиновен.