Джеймс Кервуд - Бродяги Севера (сборник)

Быстро развился Бари из смаковавшего только кровь во вполне плотоядное животное. Одна за другой усваивались им тайны жизни – отвратительная ночная брачная игра серых сов, треск упавшего дерева, раскаты грома, рев бегущей воды, вой водяного кота, мычание лосихи и отдаленные зовы волков. Но самой высшей тайной из всех, которая уже сделалась в нем частью его инстинкта, была тайна обоняния. Однажды он отошел на пятьдесят ярдов от логовища под валежником, и его маленький носик уже различил запах кролика. И вдруг безо всякого рассуждения и безо всякого длительного процесса в его воспитании он постиг, что для того, чтобы добыть мясо и кровь, которые он так полюбил, необходимо было руководствоваться именно обонянием. Он медленно заковылял вдоль следа, пока не добрался наконец до большого упавшего дерева, через которое учился перепрыгивать взад и вперед кролик, и от этого дерева он повернул обратно. Каждый день после этого он самостоятельно стал отправляться в экскурсии. В первое время он походил на исследователя, попавшего в незнакомую и не изведанную еще страну без компаса. Каждый день он наталкивался на что-нибудь новое, то приводившее его в удивление, то наводившее на него страх. Но его страхи становились все меньше и меньше, а уверенность в самом себе все росла и росла. Когда он убедился, что ни одно из тех существ, которых он боялся, не причиняло ему зла, он все более и более наглел в своих похождениях. Изменилась в нем и его наружность соответственно с его взглядом на вещи. Его круглое, как барабан, тело выровнялось и приняло другие формы. Он стал гибким и быстрым. Желтизна его шерсти побурела, и вдоль затылка обозначилась серовато-белая полоса, как это было у Казана. Он унаследовал от матери подбородок и красивую форму головы. Во всем остальном он представлял собою точную копию Казана. Его члены давали надежду на будущую силу и массивность. Он был широкогруд. Глаза у него были широко открыты, с небольшой краснотой во внутренних углах. Лесные жители отлично знают, чего можно ожидать от маленьких щенков, которые в таком раннем возрасте уже имеют в глазах подобные красные точки. Это было доказательством тому, что здесь не обошлось дело без дикого зверя и что либо мать, либо отец такого щенка обязательно должны были быть волком. А в Бари эти точки другого значения иметь не могли: ведь он был только полусобакой и дикая кровь осталась в нем навеки.

Только со дня этого первого своего поединка с несчастным живым существом Бари стал проявлять вовне то, что унаследовал от матери и от отца. Он стал уходить от логовища дальше, чем обыкновенно, – на целые сотни ярдов. На своем пути он встретил новое чудо. Это был ручей. Он и раньше слышал его журчание, так как уже видел его издалека, с расстояния по крайней мере в пятьдесят ярдов. Но на этот раз он расхрабрился и дошел до самого ручья и простоял около него долгое время, вслушиваясь в его рокот под своими ногами и вглядываясь через него в открывшийся перед ним новый мир. Затем осторожно он стал идти вдоль ручья. Не прошел он и дюжины шагов, как около него вдруг раздалось какое-то трепыхание. Прямо на пути у него оказалась хищная большеглазая северная сойка. Она не могла летать. Одно крыло у нее не действовало вовсе и волочилось по земле, вероятно изломанное в борьбе с каким-нибудь небольшим хищным животным. Но в первую минуту это показалось Бари самым страшным и роковым в жизни моментом.

Серая полоса у него на спине ощетинилась, и он отправился далее. Сойка где-то притаилась, когда он прошел мимо нее всего только в трех шагах. Короткими быстрыми скачками она стала убегать от него. Тотчас же вся нерешительность Бари разлетелась в пух и прах, и, охваченный налетевшим на него порывом возбуждения, он бросился на раненую птицу. После двух-трех приемов страстной борьбы Бари вонзил в ее перья свои острые зубы. Птица стала долбить его клювом. Сойка – ведь это король среди маленьких птиц. В брачный сезон она убивает воробьев, синичек и снегирей с кроткими глазами. Раз за разом она поражала клювом Бари, но сын Казана уже достиг того возраста, когда стал понимать толк в борьбе, и причиняемая ему боль от ударов только заставляла его вонзать зубы поглубже. Наконец он добрался до ее тела и с детским ворчанием схватил ее потом за горло. Только пять минут спустя он высвободил из нее свои зубы и отступил на шаг, чтобы взглянуть на свою помятую, недвижимую жертву. Сойка была уже мертва. Он выиграл свое первое сражение. И с первой победой для него настал удивительный рассвет того великого инстинкта, самого величайшего из всех, который подсказал ему, что он уже не был трутнем в великом механизме ее не испорченной человеком жизни и что с этой минуты уже стал представлять собою его составную часть, потому что он убил.