Элизабет Мид-Смит - Девичий мирок

– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовалась Сьюзи с самым невозмутимым видом.

Пораженная до глубины души таким нахальством, Эстер не выдержала и наговорила Сьюзен резкостей.

– Какая же ты бессовестная! Прикидываешься невинной, но я все знаю! Карикатуру в тетрадь Сесиль перерисовала ты, и сочинение Доры тоже ты подменила. Не знаю, зачем тебе это понадобилось, но ты мастерски проделала все эти мерзости, свалив на ни в чем не повинную Энни всю тяжесть подозрения.

– Господи, Боже мой! Разбудить человека, облить его холодной водой только затем, чтобы сказать ему, что хуже его нет во всей школе. А скажи, пожалуйста, какое тебе до этого дело? Ведь ты не любишь Энни Форест.

– Не люблю, но это ничего не значит. Я хочу, чтобы к Энни относились справедливо; она так несчастна. О, Сьюзи, пойди и скажи всю правду миссис Виллис!

– Милая Эстер, ты положительно сошла с ума. Когда ты сделала это знаменательное открытие?

– Довольно давно. В ту ночь, когда было подменено сочинение.

– Если так, то это ты лгунья. Когда миссис Виллис спросила, известно ли тебе что-нибудь относительно «Мутного ручья», ты ответила отрицательно. Я видела, как ты покраснела. Если я, по-твоему, совершила такую низость, то иди и заяви об этом миссис Виллис, а теперь не мешай мне спать.

Повернувшись к стене, Сьюзи накрылась одеялом с головой и погрузилась в глубокий сон.

Говорить об удовольствии спать под стогом сена и испытать это удовольствие в действительности – вещи совершенно разные. Скошенный луг прелестен днем, но, покрытый росой в ночное время, он неважное пристанище для отдыха. Самые обыкновенные предметы принимают в темноте фантастические очертания, каждый звук особенно режет ухо. Крепко проспав около часа, Энни проснулась от холода. Кругом было темно, в гулкой тишине явственно слышалось кваканье, стрекотание, жужжание.

Энни не была трусихой, но и у самой храброй девочки могут сдать нервы, особенно после всех переживаний последнего времени. Ночная тишина казалась ей таинственной и страшной. Когда паук прошмыгнул по ее лицу, Энни невольно вскрикнула. В эту минуту она была бы рада любому грязному углу в Оклее, который обошелся бы ей в несколько пенсов. Скошенное сено было сложено в небольшие копны, которые в темноте представлялись расстроенной девочке злобными и страшными чудовищами. Закутавшись в плед, она поглубже зарылась в стог и стала дожидаться утра. Уснуть она так и не смогла.

Измученной девочке казалось, что утро не наступит никогда. Но вот предутренний ветерок заволновал траву на нескошенных участках, небо сделалось бледнее, а воздух свежее. Восток стал розоветь, проснулись птицы, насекомые застрекотали на все лады, копны сена наконец стали походить на самих себя, в траве роса засверкала, взошло солнце.

Вместе с солнечным светом к Энни возвратилась и ее обычная бодрость. Теперь она готова была смеяться над своими ночными страхами. В ней снова пробудилась надежда. Энни верила в святость своего подвига: девочка готова была победить или умереть. Любовь, и одна только любовь руководила ею. Она не думала ни о прошедшем, ни о будущем. Ее мысли были заняты одним – спасением Нэнси.

Энни всегда ощущала какое-то особенное духовное родство с маленькими детьми; но никто не был так близок ее сердцу, как малышка Нэн. Поначалу Нэн, как и вообще все дети, привлекла ее своей непосредственностью. Потом Энни решила привязать ее к себе, чтобы досадить Эстер. Но как-то само собой получилось, что девочка всей душой полюбила эту малышку. Теперь, твердо решив найти Нэн, она намеревалась вернуть Эстер не только саму девочку, но и ее привязанность.

В истинном чувстве нет места эгоизму. Решившись разыскать Нэнси, Энни была уверена, что за этот своевольный поступок миссис Виллис исключит ее из школы. Следовательно, она не только будет разлучена с любимой девочкой, но и непоправимо испортит свою жизнь. Но это не останавливало ее – о себе она не думала, жертвуя своим будущим с решимостью, свойственной ее пылкой душе.

И хотя Энни сознавала неправильность и своеволие своего поступка, она не мучилась так, как после какого-нибудь тайного пикника.

Напротив, на нее снизошел душевный покой, какого она давно не ощущала. Она заранее покаялась во всех грехах миссис Виллис, а то, в чем ее подозревали, не тяготило ее – она не была в том виновата.

Полная надежды на Божью помощь, Энни поднялась с места и огляделась: нет ли поблизости ручья, где она могла бы умыться. Но вовремя спохватилась, вспомнив, что лицо и руки у нее выкрашены, – и предпочла оставить все как есть. Пригладив взъерошенные волосы, девочка встала на колени и, испросив от всего сердца помощи у Бога, смело пошла к цыганскому табору.