Н. И. Уварова: «Рождественские истории». Книга первая. Диккенс Ч.; Лесков Н.

– С праздником, дядюшка, и да хранит вас Бог! – раздался веселый голос.

Голос принадлежал племяннику Скруджа, заставшему дядюшку врасплох.

– Это еще что за пустяки? – спросил Скрудж. Племянник так скоро шел к нему и так разгорелся на морозном тумане, что щеки его пылали полымем, лицо раскраснелось, как вишня, глаза заискрились, и изо рту валил пар столбом.

– Как дядюшка: святки – то пустяки? – заметил племянник Скруджа. – То ли вы говорите?

– А что же? – ответил Скрудж. – Веселые святки. Да какое у тебя право – веселиться? Разоряться-то на веселье какое право?.. Ведь и так уж беден…

– Полно же, полно! – возразил племянник. – Лучше скажите мне: какое у вас право хмуриться и коптеть над цифирью?.. Ведь и так – уж богаты.

– Ба! – продолжал Скрудж, не приготовившись к ответу, и к своему «Ба!» прибавил: Всё это – глупости!

– Перестаньте же, дядюшка, хандрить.

– Поневоле захандришь с такими сумасшедшими. Веселые святки! Ну его, ваше веселье!.. И что такое ваши святки? Срочное время – платить по векселям; а у вас пожалуй, и денег-то нет… Да ведь с каждыми святками вы стареете на целый год и припоминаете, что прожили еще двенадцать месяцев без прибыли. Нет! Будь моя воля, я каждого такого шального, за поздравительные побегушки, приказал бы сварить в котле, – с его же пудингом, похоронить, да уж, заодно, чтобы из могилы не убежал, проткнуть ему грудь сучком остролистника… Это – вот так!

– Дядюшка! – заговорил было племянник, – в качестве адвоката святок.

– Что, племянничек? – строго перебил его дядюшка. – Празднуй себе святки, как хочешь, а уж я-то отпраздную их по-своему.

– Отпразднуете? – повторил за ним племянник.

– Да разве так празднуют?

– Ну, и не надо!.. Тебе я желаю на новый год нового счастья, если старого мало.

– Правда: мне кой-чего не достает… Да нужды нет, что новый год ни разу еще не набил мне кармана, а всё-таки святки для меня святки.

Приказчик Скруджа невольно зарукоплескал этой речи из известного нам колодца; но, поняв всё неприличие своего поступка, бросился поправлять огонь в камельке и затушил последнюю искру.

– Если вы еще затушите, – сказал ему Скрудж, – вам придется праздновать святки на другом месте. А вам, сэр, прибавил он, обратившись к племяннику, я должен отдать полную справедливость: вы – превосходный вития и напрасно не вступаете в парламент.

– Не сердитесь, дядюшка: будет! Приходите к нам завтра обедать.

Скрудж ему ответил, чтобы он пошёл к… Право: так и сказал, всё слово выговорил, – так-таки и сказал: пошёл… (Читатель, может, если заблагорассудит, договорить слово).

– Да почему же, вскрикнул племянник? Почему?

– А почему ты женился?

– Потому что влюбился.

– Любовь! – пробормотал Скрудж, да так пробормотал, как будто бы, после слов «новый год», «любовь» было самым глупым словом в мире.

– Послушайте, дядюшка! Ведь вы и прежде никогда ко мне не заходили: причем же тут моя женитьба?

– Прощай! – сказал Скрудж.

– Я от вас ничего не желаю, ничего не прошу: отчего же нам не остаться друзьями?

– Прощай! – сказал Скрудж.

– Я истинно огорчен вашей решимостью… Между нами, кажется, ничего не было… по крайней мере, с моей стороны… хотелось мне провести с вами первый день, – ну? что ж делать! я всё-таки повеселюсь – и вам того же желаю.

– Прощай! – сказал Скрудж.

Племянник вышел из комнаты, ни полусловом не выразив своего неудовольствия; но остановился на пороге и поздравил с наступающим праздником провожавшего его приказчика, а в том, несмотря на постоянный холод, было всё-таки больше теплоты, чем в Скрудже. Поэтому он отвечал радушно на приветствие своего поздравителя, так что Скрудж услыхал его слова из своей комнаты и прошептал:

– Вот, еще дурак-то набитый! Служит у меня приказчиком; получает пятнадцать шиллингов в неделю; на руках жена и дети; а туда же – радуется празднику!.. Ну, как же не сам напрашивается в дом сумасшедших?

В это время набитый дурак, проводив племянника Скруджа, ввел за собою в контору двух новых посетителей: оба джентльмена казались крайне порядочными людьми, с благовидной наружностью, и оба при входе сняли шляпы. В руках у них были какие-то реестры и бумаги.

– Скрудж и Мэрлей, кажется? – спросил один из них с поклоном и поглядел в список. – С кем имею удовольствие говорить: с мистером Скруджем или с мистером Мэрлеем?

– Мистер Мэрлей умер семь лет тому, – ответил Скрудж. – Ровно семь лет тому умер, именно в эту самую ночь.