Максим Горький - Вода и ее значение в жизни человека

Пусть он сам попробует написать такое же сочинение для двенадцатилетней ученицы; посмотрел бы я, как он это сделает!..

За что он поставил нуль моей протеже? Я был возмущён и оскорблён.

Всякий на моём месте чувствовал бы то же самое, я полагаю. Я решил отправиться к этому господину.

Я пришёл к нему и увидел пред собой длинную и тощую фигуру, весьма напоминающую собой ижицу, перевёрнутую вверх тормашками.

– Милостивый государь, – сказал я ему, – это я – автор сочинения «Вода и её значение в природе и в жизни человека», поданного вам гимназисткой четвёртого класса Елизаветой Пионовой.

– Разве вам не стыдно сознаться в этом? – с ужасом спросил он меня.

– Я не о себе пришёл говорить с вами… Я хотел бы только знать, за что вы поставили Пионовой нуль?

– За сочинение, – уверенно ответил он мне.

– Чем же, собственно, вам не нравится это сочинение?

– Ер-рунда!

Тут я горько пожалел, что не захватил с собой пушки. С таким бы удовольствием я влепил в учителя хорошенький заряд из артиллерийского орудия!

– Государь мой! – смиренно заговорил я. – Вы, кажется, полагаете, что на земле возможно существование леса раньше, чем вырастут деревья. Вы требуете от ученицы ясного представления о значении воды в природе, но известно ли вам, о государь мой, что ваша ученица ни в каких близких сношениях с природой не находится и едва ли может о ней иметь представление. Она живёт в детской, во втором этаже большого каменного дома, и от её квартиры до природы огромное расстояние, ибо, как это вам должно быть известно, в благоустроенных городах природа находится за городом. Пока ещё её домашние не озаботились ознакомить её с природой, и, уверяю вас, она, Пионова, не в состоянии сказать вам, где находится природа и какая она из себя…

– Гм?! Да? Это очень… странно! Но чего же вы желаете?

– Дайте Пионовой другую тему! Клянусь вам, я больше не буду писать для неё…

– Другую тему? Ну что ж? Это можно… Извольте…

Он взял с своего стола маленькую книжицу, на обложке которой я мельком прочитал «Паульсон», и стал её перелистывать…

– Ну-с вот: пусть она напишет «Море и пустыня».

Я кротко и умоляюще посмотрел на него.

– «Море и пустыня»… – повторил он, – славненькая темочка!

– Но, государь мой! Она никогда не видела моря и не была в пустыне… – с отчаянием воскликнул я.

– Однако это довольно неразвитая девочка! Ну, тогда вот: «Влияние природы»…

– Опять природа!

– Да, да! Тогда – «Балтийское море и его торговое, экономическое, культурное и политическое значение»…

– Не торгует она, политикой, по молодости лет, не занимается…

– Ужасно неразвитая девочка! Что бы ей такое дать? Нуте-ка, вот: «Что есть общего в характерах Чацкого и Хлестакова?»

… Как все люди, я тоже кроток и человеколюбив до известного предела. Впрочем, я ведь не оправдываюсь а только каюсь…

У него в комнате была печка, а на печке – отдушник. Ну, так вот на этом отдушнике, захлестнув учителю за шею его женственный галстук, – я его и повесил.

Повешенный, он только потерял свое сходство с ижицей а кроме этого, мне кажется, никто ничего не потерял.

Вот и всё, что я хотел сказать.