О. Генри - Выкуп за рыжего вождя

За час до заката они прискакали обратно и остановились у ворот дядюшки Эмсли. Овечья особа помогла Уиллеле слезть, и некоторое время они постояли, перебрасываясь игривыми и хитроумными фразами. А потом окрыленный Джексон взлетает в седло, приподнимает шляпу-кастрюльку и трусит в направлении своего бараньего ранчо. К тому времени я успел вытряхнуть песок из сапог и отцепиться от кактуса. Он не отъехал и полмили от Пимиенты, когда я поравнялся с ним на моем чалом.

Я назвал этого овчара красноглазым, но это не совсем так. Его зрительное приспособление было довольно серым, но ресницы были красные, а волосы рыжие, оттого он и казался красноглазым. Овцевод? Да не более чем ягнятник, вообще – букашка какая-то, шея обмотана желтым шелковым платком, и на башмаках бантики.

– Привет! – сказал я ему. – Сейчас вы едете рядом с всадником, которого прозвали Джадсон Верная Смерть за приемы его стрельбы. Когда я хочу представиться незнакомцам, то всегда делаю это до выстрела, потому что пожимать руку покойнику – небольшое удовольствие.

– О, – говорит он просто. – Рад познакомиться с вами, мистер Джадсон. Я Джексон Птица с ранчо Шелудивого Осла.

Как раз в эту минуту одним глазом я увидел куропатку, скачущую по холму с молодым тарантулом в клюве, а другим заметил ястреба, сидевшего на сухом суку вяза. Я уложил обоих из своего сорокапятикалиберного, чтобы дать понять, с кем он имеет дело.

– Два из трех, – констатировал я. – Такое впечатление, что птицы сами садятся на мои стрелы, где бы я ни был.

– Хорошо стреляете, – похвалил овцевод без тени льстивости. – А вам не приходилось промахиваться на третьем выстреле? На прошлой неделе был хороший дождик, сейчас трава так и пойдет, – произнес он.

– Чижик, – сказал я, подъезжая вплотную к его фасонной лошади, – ваши родители опрометчиво наделили вас именем Джексон, но вы выросли чирикающей птичкой. К черту разглагольствования о дождичке и прочих стихиях, потолкуем о предметах, выходящих за рамки словарного запаса попугаев. Вы завели дурную привычку кататься с молодыми девушками из Пимиенты. Знавал я пташек, – говорю, – которых поджаривали и за меньшие прегрешения. Мисс Уиллела, – говорю, – совершенно не нуждается в гнездышке, свитом из овечьей шерсти пичужкой из породы Джексонов. Так вот, намерены ли вы бросить эти свои штучки или желаете с размаху убедиться в моем прозвище «Верная Смерть», в котором два слова и указание по меньшей мере на одну похоронную процессию?

Джексон Птица зарделся, а потом рассмеялся.

– Постойте, мистер Джадсон, – говорит он, – вы все неправильно поняли. Я несколько раз встречался с мисс Лирайт, но вовсе не с той целью, о которой вы подумали. Моя цель носит исключительно гастрономический характер.

Я положил руку на револьвер.

– Всякий койот, – говорю я, – который осмелится непочтительно…

– Да погодите секунду, – просит эта пташка, – дайте же объяснить. Ну на что мне сдалась жена? Да видели бы вы мое ранчо! Я сам готовлю, сам штопаю. Еда – вот единственное удовольствие, которое я извлекаю из выращивания овец. Мистер Джадсон, а вам доводилось пробовать блинчики, которые готовит мисс Лирайт?

– Мне? Нет, – ответил я. – Никогда не думал, что она занимается стряпней.

– Это же золотые созвездия, – нахваливает он, – подрумяненные на амброзийном огне Эпикура. Полжизни бы отдал за их рецепт. Вот зачем я встречался с мисс Лирайт, – говорит Джексон Птица, – но мне не удалось ничего от нее добиться. Этот рецепт – нечто вроде семейной реликвии, используемой на протяжении семидесяти пяти лет. Он передается из поколения в поколение, но ни за что не открывается посторонним. Заполучить бы рецепт, чтобы готовить такие блинчики на своем ранчо, – и я самый счастливый человек на свете, – заливается пташка.

– А вы уверены, – спрашиваю я, – что вы гоняетесь не за ручкой, которая месит блинчики?

– Уверен, – отвечает Джексон, – мисс Лирайт, несомненно, чудесная девушка, однако уверяю – мои интересы не простираются дальше гастро… – но он заметил, что моя рука скользнула к кобуре, и быстро поправился, – чем желание заполучить рецепт блинчиков, – закончил он.

– А вы не такой уж плохой человек, – говорю я как можно более вежливо. – Я думал было осиротить ваших овечек, но на этот раз отпускаю вас на волю. Летите себе. Но помните: приставайте к блинчикам, да покрепче, как средний блин к горке, да не мешайте подливку с сантиментами, не то у вас на ранчо будет пение, а вы и не услышите.