Николай Гейнце - Современный самозванец

– Все кончено!.. – вошла она в гостиную и бессильно опустилась на диван.

– Что кончено? – с тревогой в голосе спросила молодая девушка.

– Завтра его опять вызывают к следователю…

– Что ж из этого?

– Он говорит, что это, вероятно, для заключения следствия, после чего передадут дело в суд для составления обвинительного акта, и всему конец.

Дмитрий Павлович действительно полагал, что вызов к следователю имеет эту цель, так как, известно читателю, не придавал никакого значения хлопотам своей матери и невесты, хотя и не говорил им этого.

«Пусть себе утешаются… Легче таким образом свыкнуться с горем», – думал он.

– Ужели все кончено?.. Это он так сказал?

– Нет, он не сказал… Это я от себя… Что ж тут себя утешать, ведь, конечно, все кончено… Присяжные обвинят…

– Это еще неизвестно… Куда же запропастился Савин?

– Куда запропастился… – с горечью сказала Сиротинина. – Никуда не запропастился, а поделать ничего не может…

– Я завтра же поеду к Долинскому, а через него разыщу Николая Герасимовича.

– Все по-пустому…

– Как знать!

– Да уж чует мое сердце материнское, быть беде… Утешались мы с тобою, моя горемычная, как малые дети…

На другой день утром Елизавета Петровна Дубянская, однако, все-таки поехала к Сергею Павловичу, но не застала его дома. Ей сказали, что он будет не ранее шести часов вечера. С этою вестью она вернулась домой.

– Это ужасно, как на зло, куда-то уехал с самого утра, – волновалась молодая девушка.

– Э, матушка, у него не одно наше дело… Да и дело-то какое, безнадежное… – с отчаянием махнула рукой старушка.

Они обе сидели в кабинете Дмитрия Павловича.

– А я все-таки вечером съезжу…

– Поезжай.

В это время в передней раздался сильный звонок. Обе женщины вздрогнули.

– Матушка-барыня, матушка-барышня, молодой барин… – как сумасшедшая вбежала в кабинет прислуга.

– Что ты плетешь?.. Какой молодой барин?.. – воскликнула Елизавета Петровна.

Пораженная известием Анна Александровна молчала.

– Барин, молодой барин, Дмитрий Павлович… Со стариком каким-то!.. – воскликнула прислуга и выбежала из комнаты.

– Верно, опять обыск… – с отчаянием заметила Сиротинина. Обе женщины, однако, поспешили в гостиную.

– Мама… Лиза… – бросился к ним с радостной улыбкой Дмитрий Павлович.

– Митя… Дмитрий!.. Ты! Ты!.. – в один голос вскрикнули Сиротинина и Дубянская.

– Я, мои дорогие, я… опять около вас… дома…

– Свободен?

– Свободен.

– Митя, голубчик… – пошатнулась и чуть было не упала Анна Александровна.

Сын поддержал ее и бережно довел до кресла. Старушка неудержимо рыдала.

– Мама, что с тобой, мама?..

Анна Александровна перестала плакать.

– Ничего, родной, ничего, это с радости… Не выдержала… Поцелуй свою невесту…

– Лиза, дорогая…

– Дмитрий…

Молодые люди упали друг другу в объятия.

Корнилий Потапович стоял вблизи двери и смотрел на эту сцену. В первый раз в его жизни в его сердце зашевелилось человеческое чувство – чувство умиления.

Когда первые волнения встречи прошли, он выступил вперед.

– Позвольте и мне принять участие в вашей семейной радости, – сказал он неподдельно растроганным голосом.

– Корнилий Потапович, батюшка!.. – воскликнула Сиротинина.

– Извините, взволновавшись, мы вас и не заметили, – спохватилась Елизавета Петровна.

– Что за извинения?.. Когда тут замечать было… Не до меня вам… Я знаю…

– Садитесь, – предложила Дубянская. Старик Алфимов сел.

Елизавета Петровна и Дмитрий Павлович тоже присели на диван.

– По моей страшной вине, сын ваш был оторван от вас, – обратился Корнилий Потапович к Сиротининой, – мне самому и хотелось вам возвратить его… Честным человеком вошел он в тюрьму и еще честнее вышел оттуда… У меня нет сына, но позвольте мне в нем видеть другого.

– Как нет сына? – воскликнула Анна Александровна.

– Так, нет… Иван оказался вором, за которого пострадал неповинно Дмитрий Павлович.

– Что вы!

– Он сегодня сознался у следователя… Я немедленно выдам ему капитал и поведу один мою банкирскую контору, сын ваш мне будет главным помощником и кассиром, он уже согласился на это…

– Да простите вы сына-то… Молод ведь он… Его вовлекли, быть может, – заступилась Сиротинина.

– Несомненно, вовлекли, – подтвердила Елизавета Петровна.

– Нет, я его не прощу… Я в своем слове кремень… Достаточно того, что его простил Дмитрий Павлович.