Николай Гейнце - Современный самозванец

– Несчастье изощряет женский ум…

– О, как вы правы, и именно тогда, когда мужчина падает духом, женщина начинает работать мыслью.

Получив еще некоторые необходимые сведения по делу, Николай Герасимович простился и уехал.

Скоро в квартире Сиротининых были повсюду потушены огни.

Но это еще не доказывало, чтобы все спали.

Анна Александровна, действительно, часик вздремнула, но затем, одолеваемая думами о сыне, ворочалась с боку на бок.

Со дня ареста Дмитрия Павловича Анна Александровна проводила таким образом все ночи.

Не спала и Елизавета Петровна.

Она, напротив, забылась лишь под утро.

Всю ночь напролет обдумывала она возможность выхода из того положения, в которое попал любимый ею человек, соображала, комбинировала.

Теперь она волновалась, как начнет Савин свою трудную миссию.

От удачного начала зависит многое.

Николай Герасимович между тем в виду все-таки проведенной им не с таким удобством, как дома, ночи в дороге, спал, как убитый.

Во втором часу дня он входил в общую залу ресторана Кюба, на углу Большой Морской улицы и Кирпичного переулка.

– Ба!.. Савин!.. – раздался возглас с одного из столиков, б то время, когда Николай Герасимович не успел еще и приглядеться к находящимся в ресторане. – Какими судьбами?..

Савин оглянулся на возглас и улыбнулся. Рыба сама шла в сетку.

За столом сидели барон Гемпель и Григорий Александрович Кирхоф.

Николай Герасимович пожал руку первому и внимательно посмотрел на второго.

– Опять в Петербурге? – спросил барон. – Вы не знакомы? – указал он на Кирхофа.

– Как будто встречались за границей, – заметил Савин.

– Григорий Александрович Кирхоф.

– Киров… Кирхоф, – повторял Николай Герасимович и настоящую, и измененную фамилию Григория Александровича. – Кажется, в Париже?..

– Угадали, в Париже, – заметил смущенно Кирхоф. – Очень приятно.

Выражение его лица красноречиво говорило, что это «очень приятно» было сказано далеко не от чистого сердца.

– Ты один? Садись, – сказал между тем барон Гемпель. Николай Герасимович присел к столику.

– Думаешь по утрам кормиться здесь? Хвалю… Лучше завтраков не найдешь в Петербурге.

– Нет, я так, случайно…

– Ты был в Москве?

– А, несколько месяцев.

– Не встречал ли Неелова? Он тут сбежал из Петербурга с одною прехорошенькою штучкой.

– Не только встречал, но даже и повенчал его с этой штучкой.

– Повенчал! Ха, ха, ха! Это интересно. Вот чего не ожидал от Владимира… Мы думали здесь, что он живо удерет от нее, а она возвратится вспять под кров родительский.

Гемпель продолжал от души смеяться.

– Теперь удрать от нее ему не сподручно… Он без ноги.

– Как без ноги? Час от часу не легче… Женат и без ноги… Два несчастья сразу, и не разберешь, какое из них хуже… Ну, ты ему дал жену, а кто же у него отнял ногу?

– Долинский.

– Это адвокат?

– Он самый.

– Как так?

– Прострелил ее на дуэли.

– Та, та, та… Ведь этот Долинский был влюблен в эту нееловскую штучку, в Селезневу.

– Кажется, но он вел себя по-рыцарски… Он мог бы убить его, а только ранил… Стреляет он восхитительно…

– Неелов тоже не даст промаха в туза.

– А тут дал.

– Да расскажи толком, все по порядку…

Лакей подал первое блюдо завтрака.

Николай Герасимович принялся за еду, что, впрочем, не помешало ему довольно обстоятельно рассказать свою встречу с Нееловым и Любовь Аркадьевною, приезд Долинского и Елизаветы Петровны Дубянской, бегство Неелова из Москвы, дуэль в его усадьбе и оригинальную свадьбу тяжело раненого.

И Гемпель, и Кирхоф слушали все это с величайшим вниманием и видимым интересом.

– Надо вспрыснуть здоровье новобрачных, – заметил барон Гемпель.

Подозвав слугу, он приказал заморозить бутылку шампанского.

– Ты познакомился, значит, с Елизаветою Петровною Дубянскою? – сказал, между прочим, барон Гемпель, когда первая бутылка шампанского была распита и завтракающие принялись за вторую, потребованную Савиным.

– Да, очень милая девушка, а что?

– Она тоже ведь героиня романтической истории…

Николай Герасимович навострил уши.

– Вот как, какой? – сказал он деланно равнодушным тоном.

– Ты разве не слыхал о растрате сорока тысяч рублей в банкирской конторе «Алфимов и сын»?

– Что-то, кажется, читал, но не обратил внимания…

– Так видишь ли, в растрате обвиняется кассир… – повторил Гемпель.

– Ну, ну…

– В него влюблена была эта самая Дубянская, бывшая компаньонка Любовь Аркадьевны Селезневой.