Эдвард Бульвер-Литтон - Кола ди Риенцо, последний римский трибун

— Тогда что, сенатор?

— Тогда, мой Анджело, Кола ди Риенцо может умереть спокойно! Это потребность, к которой приводит нас глубокий опыт власти и великолепия, потребность, грызущая подобно голоду, томящая, как потребность сна! Анджело, это потребность смерти!

— Монсиньор, я готов бы отдать мою правую руку, — вскричал Виллани с жаром, — чтобы слышать от вас, что вы привязаны к жизни!

— Ты добрый юноша, Анджело! — сказал Риенцо, идя в комнату Нины. И в ее улыбке и заботливой нежности он забыл на некоторое время свое величие.

На следующее утро у римского сенатора в Капитолии был большой прием. Из Флоренции, Падуи, Пизы, Генуи, Неаполя, даже из Милана — владения Висконти, прибыли послы поздравить Риенцо с возвращением или благодарить его за освобождение Италии от разбойника де Монреаля. В общем приветствии не приняла участия только Венеция, содержавшая Великую Компанию на свой счет. Никогда Риенцо не казался более счастливым и могущественным, никогда он не обнаруживал более непринужденного и веселого величия в своем поведении.

Едва аудиенция кончилась, как прибыл посол из Палестрины. Город сдался, Колонна выехал, и знамя сенатора стало развеваться на стенах последней крепости мятежных баронов. Теперь, наконец, Рим мог считать себя свободным, и, по-видимому, не осталось ни одного врага, который бы мог угрожать спокойствию Риенцо.

Собрание было распущено. Сенатор в радости и восторге пошел в свои особые комнаты перед пиром, который давался посланникам. Виллани встретил его со своим обычным мрачным видом.

— Сегодня не должно быть никакой грусти, мой Анджело, — сказал сенатор весело. — Палестрина — наша.

— Я рад слышать эту весть и видеть синьора таким веселым, — отвечал Анджело. — Неужели он теперь не желает жить?

— До тех пор, пока римская доблесть не будет восстановлена — может быть, желаю! Но нас так дурачит фортуна. Сегодня мы веселы, завтра — печальны!

— Завтра, — повторил Виллани машинально. — Да, завтра, может быть, печальны!

— Ты играешь моими словами, мальчик, — сказал Риенцо с некоторым гневом, поворачиваясь, чтобы идти.

Но Виллани не обратил внимания на неудовольствие своего господина.

Пир был многолюден и роскошен, и в этот день Риенцо без усилия играл роль вежливого хозяина.

Пир кончился рано, как обыкновенно бывает в торжественных случаях, и Риенцо, несколько разгоряченный вином, вышел один из Капитолия прогуляться. Направившись к палатину, он увидел бледный, подобный покрывалу вечерний туман, расстилавшийся над дикой травой, которая волнуется над дворцом Цезарей. Задумчиво, сложив руки, он остановился на груде развалин, на обвалившейся арке и колонне. Он вспоминал, как мальчиком ходил он со своим меньшим братом вечером рука об руку, по берегу реки: ему вдруг представилось бледное лицо и окровавленный бок, и он еще раз произнес проклятия мести! Его первые успехи, юношеские триумфы, тайная любовь, слава; сила, несчастия, отшельничество в пустынях Майеллы, авиньонская тюрьма, торжественное возвращение в Рим, все рисовалось в его голове с такой отчетливостью, как будто он снова переживал эти сцены! А теперь! Риенцо затрепетал перед настоящим. Он сошел с холма. Взошедший месяц освещал форум, когда сенатор проходил между его смешанными развалинами. Подле храма Юпитера внезапно показались две фигуры. Лунный свет упал на их лица, и Риенцо узнал в них Чекко дель Веккио и Анджелло Виллани. Они не видели его и, с жаром разговаривая, исчезли близ арки Траяна.

«Виллани! Всегда деятельный на моей службе! — подумал сенатор. — Кажется, я сегодня утром говорил с ним жестко. Это грубость с моей стороны!»

Он поспешил во дворец, часовые дали ему дорогу.

— Сенатор, — сказал один из них нерешительно, — мессер Анджело наш новый капитан? Мы должны повиноваться его приказаниям?

— Конечно, — отвечал сенатор, идя дальше. Солдат остался в прежнем принужденном положении, как будто хотел говорить, но Риенцо этого не заметил. Придя в свою комнату, он нашел там Нину и Ирену, которые ждали его.

— Милая моя, — сказал он, нежно обнимая Нину, — твои губы никогда не делают мне выговоров, но глаза иногда делают! Мы слишком долго не были вместе. Когда для нас настанут более светлые дни, то я поблагодарю тебя за все твои заботы. И ты, моя прекрасная сестра, улыбаешься мне! А ты слышала, что твой милый освобожден вследствие сдачи Палестрины, и завтра ты увидишь его у ног твоих.