Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Многие умные люди весьма неосновательно утверждают, что наклонность делать зло ближнему есть в некотором роде помешательство, и что никто не бросится с прямой дороги в сторону, если жало пчелы не принудит сделать такого уклонения. Разумеется, когда очень умный и благовоспитанный человек, как, например, приятель наш мистер Лесли, начнет располагать своими поступками на основании ложного правила, что «пронырливость есть лучшее благоразумие», тогда любопытно видеть, как много общего имеет он с помешательством: хитрость, томительное беспокойство, подозрение, что все и все в мире в заговоре против него, требуют всей силы его ума, чтоб уничтожить это и обратить в свою собственную пользу и выгоду. Легко может статься, некоторые из моих читателей подумают, что я представил Рандаля чересчур изобретательным в его планах и хитрым до тонкости в своих спекуляциях; но это почти всегда бывает с весьма образованными людьми, когда они решаются разыгрывать роль тонкого плута; это помогает им скрыть от самих себя или по крайней мере представлять себе в более благоприличном виде грязную цель к удовлетворению своего честолюбия. Сказав это в защиту характера Рандаля Лесли, я должен прибавить здесь несколько слов касательно действия в человеческой жизни, производимого какой нибудь исключительной страстью, – действия, которое в наш кроткий и просвещенный век редко можно видеть без маски, и которое называется ненавистью.

В счастливые времена наших предков, когда крупные слова и жестокия драки были в большом употреблении, когда сердце каждого человека было на кончике его языка и четыре фута острого железа висело у него на боку, ненависть разыгрывала прямую, открытую роль в театре мире. Но теперь где эта ненависть? видал ли кто нибудь ее в лицо? Неужели это улыбающееся, добродушное создание, которое так искренно жмет вам руку? или пышная, надменная фигура, которая называет вас своим «высокопочтеннейшим другом»? или изгибающийся и выражающий свою признательность подчиненный? Не спрашивайте, не старайтесь отгадать: это напрасный труд с вашей стороны; вы только тогда узнаете, что это ненависть, когда откроете яд в своей чаше или кинжал в своей груди. В век минувшей старины угрюмый юмор изобразил в картине «Танец Смерти»; в наш просвещенный век сардоническое остроумие непременно должно бы представить нам «Маскарад Ненависти ».

Противоположное чувство легко обнаруживается с одного взгляда. Любовь редко прикрывается маской. Но ненависть – каким образом обличить ее, как остеречься от неё? Она скрывается там, где вы менее всего подозреваете – её присутствие; она создается причинами, которых вы вовсе не предвидите; а цивилизация, благоприятствуя прикрытию, умножает её разнообразие. Ненависть украдкою является там, где мы вмешались в чьи нибудь интересы, там, где мы затронули чье нибудь самолюбие. Вас может возненавидеть человек, которого вы во всю свою жизнь ни разу не видели; вас может возненавидеть человек, которого вы обременили благодеяниями: вы ходите так осторожно, что не наступите на червяка, – но если вы не совсем уверены, что, гуляя, не наступите на змею, то лучше будет, если станете смирнехонько сидеть в вашем кресле, до тех пор, пока не перенесут вас на катафалк. Вы спросите: какой вред наносит нам ненависть? Очень часто этот вред бывает невидим для света, как и самая ненависть бывает неуловима для нашей предусмотрительности. Она налетает на нас врасплох; на какой нибудь уединенной, глухой околице нашей жизни, открывает наши заповедные тайны, отнимает от нас отрадную надежду, о которой мы никому не говорили; но лишь только свет делает открытие, что нас поражает ненависть, как её сила причинять нам зло прекращается.

Для этой страсти у нас есть множество названий, как-то: зависть, ревность, злоба, предубеждение, соперничество; но все они синонимы слова ненависть.

Ни один человек в свете не был, по видимому, так чужд влиянию ненависти, как Одлей Эджертон. Даже во время жаркой политической борьбы он не имел ни одного личного врага; а в частной жизни он держал себя так высоко и отдаленно от других, что был даже мало известен, исключая разве по благодеяниям, которые истекали по всем направлениям из его опустошенного богатства. Чтобы ненависть могла достичь неприступного сановника на вершине его почестей? да вы бы засмеялись при одной мысли об этом! Но ненависть, как в былые времена, так и теперь, представляет действующую силу в «Разнообразии Жизни», и, несмотря на железные запоры в дверях, на полицейских стражей на улице, никто не может похвастаться спокойным сном в то время, когда бодрствует над ним его невидимый враг.