Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Конечно, я полагаю, что вы правы в этом отношении. Но вот что хочу я сказать вам: в этом дряхлом нашем отечестве проявилась сильная мания к соревнованию. Я человек, смею сказать, не скряга. Я люблю соревнование до известной степени; но здесь оно так быстро развивается, что из рук вон…. чисто из рук вон!

Мистер Эвенель, которого гениальный ум стремился к спекуляциям и различного рода улучшениям, выстроил в Скрюстоуне фабрику, самую первую фабрику, которая когда либо потемняла церковный шпиц своей титанской дымовой трубой. Фабричное производство шло сначала успешно. Мистер Эвенель употребил на эту спекуляцию почти весь свой капитал. «Ничто – говорил он – не может приносить таких огромных выгод, как фабрики. Манчестер стареет, а время покажет, что может сделать Скрюстоун. Соревнование – дело великое.» Между тем другой капиталист, со средствами гораздо большими в сравнении с Диком Эвенелем, сделав открытие, что Скрюстоун расположен подле замечательной угольной копи, и что Дика барыши были огромные, соорудил другую фабрику, громаднее фабрики Дика и с трубой чуть ли не вдвое выше первой фабрики. Пустив в ход все машины и поселившись в этом городе, в то время, как Дик нанимал управителя, а сам наслаждался лондонской жизнью, этот бессовестный соревнователь распорядился таким образом, что сначала делил пополам выгоды, приобретаемые одним трлько Эвенелем, а потом и совершенно прибрал их в свои руки. После этого неудивительно, что мистер Эвенель считал необходимым, чтобы соревнование имело свои границы. «Укого что болит, тот о том и говорит» – сказал бы при этом случае наш приятель доктор Риккабокка. Юный Талейран мало по малу успел вынудить от Дика эти жалобы и в них открыл основу дружественной связи его с бароном Леви.

– Впрочем, Леви, сказал Эвенель, весьма откровенно: – в своем роде человек прекрасный, поступает по приятельски. Жена моя находит его даже полезным человеком – он заманивает ваших молодых высоколетов на её soirées. Одно только нехорошо, что наэтих вечерах никто из них не танцует – стоят себе в ряд у дверей, как факельщики на похоронах. Впрочем, в последнее время они сделались со мной необыкновенно учтивы и ласковы, особенно Спендквикк. Мимоходом сказать, я завтра вместе с ним обедаю. Знаете, вся эта аристократия как-то не очень таровата, сэр, тяжеленька на ногу, нечего сказать; но если кто сумеет расшевелить ее, так, поверьте, нашего брата, американцев, они с ног собьют одним только уменьем прекрасно обойтись с порядочным человеком. Я говорю это без всякого предубеждения.

– Я не видывал еще человека, который бы имел менее вашеге предубеждений; вероятно, вы не имеете их и даже против Леви.

– Ни на волос! Все говорят, что он жид, хотя он отрицает это; а мне и дела нет до того, кто он такой. Его деньги не жидовские, а английские; а этою и довольно для человека с здравым рассудком. Его проценты тоже весьма умеренные. Само собою разумеется, он знает, что я как нельзя лучше расквитаюсь с ним. Одно только мне не нравится в нем: это – его сладенькие mon cher и mon cher amie: для делового человека это не идет. Ему известно, что я имею влияние на наш Парламент Я могу представить двух членов от Скрюстоуна и одного, а может быть, и тоже двух от Лэнсмера, где я успел обработать это дельце. Леви требует…. нет, не то, что требует, а хочет, чтобы я поместил в Парламент его кандидатов. Впрочем, в одном отношении мы, вероятно, сойдемся с ним. Он говорит, будто и вы хотите поступить туда. Вы, кажется, развязный молодец; только бросьте вашего надменного патрона и держитесь публичного мнения да еще…. меня!

– Вы очень добры, Эвенель! Быть может, когда мы вздумаем сравнить наши мнения, то найдем, что они совершенно одинаковы. Все же, в настоящем положении Эджертона, долг признательности к нему….. впрочем, мы поговорив об этом после. Неужели вы думаете, что я могу поступить в Парламент от Лэнсмера, даже несмотря на влияние л'Эстренджа, которое должно быть сильно там?

– Да, оно было сильно; но теперь, полагаю, что я значительно ослабил его.

– А как вы полагаете, состязание будет дорого стоить?

– Я полагаю. Впрочем, как вы сказали, об этом еще можно поговорить впоследствии, когда вы все кончите с своею «признательностию». Приезжайте ко мне, и мы побеседуем об этом.

Рандаль, увидев, что он выжал весь сок из своего апельсина, и не считая за нужное вытирать корку своим рукавом, вынул руку из под руки Эвенеля и, взглянув на часы, вспомнил, что ему пора отправиться на свидание по весьма важному делу, кликнул кэб и умчался.