Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

В эту минуту поднявшийся внизу ужасный крик ясно говорил, что там завязалась сильная ссора. Хозяйка дома поспешила внести туда свое благодетельное влияние.

Леонард, задумавшись, сел подле окна. Здесь, под одной кровлей с ним, находилось такое же одинокое создание, как и он сам. Положение сироты было еще печальнее в сравнении с его положением. У неё не было непоколебимого сердца мужчины, чтоб бороться с судьбой своей, не было золотых рукописей, которые бы служили ей магическими словами к приобретению сокровище Алладина. Через несколько минут хозяйка дома снова явилась к Леонарду, с чайным прибором, и Леонард не замедлил начать свои расспросы.

– Так вы говорите, что у неё ни души нет родственников? сказал он. – Неужели и в Лондоне нет никого, кто бы приютил ее? Разве отец не сделал перед смертью никаких распоряжений?… Впрочем, может статься, он и не мог их сделать….

– Точно так, сэр. Он был в памяти до последней минуты. Когда я спросила его, нет ли у него чего нибудь на душе, он сказал, что есть. Я опять спросила его: «верно, что нибудь насчет дочери?» Он отвечал мне: «да» и, Склонив голову на подушку, тихо заплакал. Я не могла более говорить с ним, не могла видеть эти тихия, но горячия слезы. Муж мой в этом отношении потверже меня: «полноте плакать, мистер Дигби – сказал он – не унывайте: грешно! Не лучше ли написать что нибудь к вашим друзьям.

«– К друзьям – сказал джентльмен, таким тихим, печальным голосом – у меня один только друг, и к нему я скоро отойду! Мне нельзя взять ее с собой!» При этом слове он внезапно вспомнил о чем-то, велел подать свое платье и долго искал в карманах чьего-то адреса, но не мог найти его. По видимому, он был очень забывчивый джентльмен, и руки у него были такие неловкия, что из них все валилось. После этого он вздохнул. «Позвольте – сказал он – позвольте! я совсем забыл, что у меня не было его адреса. Все равно: потрудитесь написать к лорду Лес….» Он сказал что-то похожее на имя лорда Лестера, но никто из нас не расслышал этого имени. Он не мог кончить своих слов, потому что сильно закашлялся, и хотя через несколько минут он успокоился, узнавал всех нас и свою маленькую дочь, кротко улыбался нам до последней минуты, но говорить не мог ни слова.

– Несчастный человек, сказал Леонард, утирая глаза. – Но, вероятно, маленькая девочка помнит имя, которого не мог кончить её отец?

– О, нет. Она говорит, что, должно быть, отец её хотел назвать джентльмена, с которым они не задолго перед тем встретились в Парке, – который был очень внимателен к её отцу и действительно назывался лордом; но что имени его она не помнит, потому что всего только раз и видела его; отец же в последнее время вообще очень мало говорил с нею. По её словам, мистер Дигби надеялся отыскать добрых друзей в Скрюстоуне и потому вместе с ней отправился туда из Лондона. Она полагает, однако, что старик обманулся в своих ожиданиях, потому что в тот же день отправился вместе с ней обратно в Лондон. На дороге он захворал и – умер. Постойте! что это такое? Я думаю, что она не может услышать нас. Мы говорим, кажется, очень тихо. её комната подле вашей, сэр. Мне послышалось, как будто она плачет. Слышите?

– её комната подле моей? Я ничего не слышу. С вашего позволения, сударыня, перед уходом отсюда, я поговорю с ней. Скажите, пожалуста, осталось ли хоть сколько нибудь денег у её отца?

– Какже, сэр, осталось несколько соверенов. Из них заплатили за похороны, но и затем осталось столько, что можно свезти маленькую девочку в Лондон. Муж мой человек равнодушный, сэр, однако, и тот жалеет бедную сиротку; а ужь про себя я не хочу и говорить.

– Позвольте мне вашу руку, сударыня. Бог наградит за это и вас и вашего мужа.

– Благодарю вас покорно, сэр. Нам говорил то же самое и доктор Дозвелл, хотя и не так откровенно, как вы. «Не беспокойтесь о моем счете – говорил он – только, пожалуста, в другой раз не поднимайте меня в шесть часов утра, не узнав сначала людей, к которым зовете.» А надобно признаться, сэр, я никогда не слышала, чтобы доктор Дозвелл отказался от счета. Он говорил, что это была шутка другого доктора, который хотел подсмеяться над ним.

– Какого же это другого доктора?

– Предобрейшего джентльмена, сэр. Он вышел из катеты вместе с мистером Дигби, когда тот захворал, и пробыл у больного до утра. Наш доктор говорит, что его зовут Морганом, и что он живет в Лондоне, и не то, чтобы доктор, а называется как-то иначе – какое то длинное, не английское название. Отъезжая, он оставил для маленькой девочки крошечные-прекрошечные шарики и велел ей дать, когда она будет слишком много плакать; однакожь, они нисколько не помогли ей… да и согласитесь сами, могут ли помочь такие пустяки?