Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

С языка мистера Дэля чуть не сорвалось слово «семьянином». Он, однако же, удержался от этого выражения, опасаясь еще более раздражить итальянца, и заменил его простым, но верным определением: «вы были бы более счастливым человеком!»

– Кажется, я делаю с моим сердцем все, что только можно, возразил доктор.

– О, не говорите этого! человек с вашим сердцем никогда бы не почувствовал недостатка в счастии. Друг мой, мы живем в век чересчур излишнего умственного образования. Мы слишком мало обращаем внимания на простую, благотворную внешнюю жизнь, в которой так много положительной радости. Углубившись в мир внутренний, мы становимся слепы к этому прекрасному внешнему миру. Изучая себя как человека, мы почти забываем обратить взоры свои к небу и согреть свою душу отрадной улыбкой Творца вселенной.

Риккабокка механически пожал плечами, что делал он каждый раз, когда кто нибудь другой начинал читать ему мораль. Впрочем, на этот раз в улыбке его незаметно было ни малейшей иронии, и он отвечал мистеру Дэлю весьма спокойно:

– В ваших словах заключается много истины. И согласен, что мы гораздо больше живем умом, нежели сердцем. Познание имеет свои темные и светлые стороны.

– Вот в этом-то смысле я и хотел поговорить с вами насчет Леонарда.

– Да, кстати: чем кончилось ваше путешествие?

– Я все расскажу вам, когда мы после чаю отправимся к нему. В настоящее время я занят более вами, нежели им.

– Мной! Не напрасный ли труд? Дерево, на которое вы хотите обратить внимание, давно сформировалось; вам нужно теперь заняться молодою веткой.

– Деревья – деревьями, а ветки – ветками, возразил мистер Дэль докторальным тоном: – вы, верно, знаете, что человек ростет до самой могилы. Помнится, мы говорили мне, что когда-то едва-едва избавились от тюрьмы?

– Ваша правда.

– Вообразите себе, что в настоящее время вы находитесь в этой тюрьме, и что благодетельная волшебница показала вам изображение этого дома, тихого, спокойного, в чужой, но безопасной земле; вообразите, что вы видите из вашей темницы померанцовые деревья в полном цвете, чувствуете, как легкий ветерок навевает на ваше лицо отрадную прохладу, видите дочь свою, которая веселится или печалится, смотря потому, улыбаетесь ли вы, или хмуритесь; что внутри этого очарованного дома находится женщина, не та, о которой вы мечтали в счастливой юности, но верная и преданная женщина, каждое биение сердца которой так чутко согласуется с биением вашего. Скажите, неужели вы не воскликнули бы из глубины темницы: «О, волшебница! такое жилище было бы для меня настоящим раем.» Неблагодарный человек! ты ищешь разнообразия, перемен для своего ума и никогда не находишь их, между тем как твое сердце было бы довольно тем, что окружает его.

Риккабокка был тронут: он молчал.

– Поди сюда, дитя мое, сказал мистер Дэль, обращаясь к Виоланте, которая все еще стояла между цветами и не сводила глаз с своего отца. – Поди сюда, сказал он, приготовив руки для объятия.

Виоланта подошла, и её головка склонилась на грудь доброго пастора.

– Скажи мне, Виоланта, когда ты бываешь одна в полях или в саду, когда, ты знаешь, что оставила папа своего дома в самом приятном расположении духа, так что в душе тебе не о чем даже и заботиться, – скажи, Виоланта, когда в такие минуты ты остаешься одна с цветами, которые окружают тебя, и птичками, которые поют над тобой, чем тебя кажется тогда жизнь: счастием или тяжелым бременем?

– Счастием! отвечала Виоланта, протяжным голосом и прищурив глазки.

– Не можешь ли ты объяснить мне, какого рода это счастье?

– О, нет, это невозможно! и притом оно не всегда бывает одинаково: иногда оно такое тихое, спокойное, а иногда такое порывистое, что в ту минуту мне бы хотелось иметь крылья, чтоб лететь к Богу и благодарить его!

– Друг мой, сказал мистер Дэль:– вот прямое, истинное сочувствие между жизнью и природой. Это чувство мы навсегда сохранили бы при себе, еслиб только более заботились о сохранении детской невинности и детского чувства. А мне кажется, мы должны также сделаться детьми, чтоб знать, сколько сокровищ заключается в нашем земном достоянии.

В это время служанка (Джакеймо с раннего утра и до позднего вечера находился теперь на полях) принесла в беседку стол, уставила его всеми чайными принадлежностями и, кроме того, другими напитками, сколько дешевыми, столько же и приятными, особливо в летнюю, знойную пору, – напитками, приготовленными из сочных плодов, подслащенных медом, и только что вынесенными из ледника. Мистер Дэль всегда с особенным удовольствием пил чай в доме Риккабокка, за чайным столом бедного изгнанника он находил какую-то прелесть, которая сколько пленяла зрение, столько же и удовлетворяла вкусу. Чайный сервиз, хотя и простой, веджвудовский, имел классическую простоту; перед этим сервизом старинный индейский фаянс мистрисс Гэзельден и лучший ворчстерский фарфор мистрисс Дэль казались пестрыми, неуклюжими.