Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

– Да! – воскликнули таны, оправившись от ужаса. – Мы не желаем слушать этого лицемера! Долой, долой, долой его!

Бледное лицо Гюга Мегро стало еще бледнее. Перепуганный гневными лицами танов, он поспешил укрыться за спиной товарища, который во все время стоял как будто статуя, с опущенным забралом.

Увидев неожиданное поражение товарища, рыцарь поднял забрало и выступил вперед.

– Вожди и таны Англии! – начал Малье де-Гравиль. – Проклятие лежит на вас за преступление одного человека, снимите с себя это проклятие: пусть оно упадет на голову виновного. Гарольд, именующий себя английским королем, отвергший предложения моего повелителя, выслушай, что я буду говорить его именем. Хотя шестьдесят тысяч под норманнской хоругвью ждут его приказаний, а ты едва имеешь треть этого числа, Вильгельм все же готов отречься от своих преимуществ. Я, в присутствии твоих танов, приглашаю тебя решить твой спор за трон единоборством с герцогом!

Прежде, нежели Гарольд успел ему ответить, судя по его храбрости, вероятно, согласием, – все таны громко вскрикнули:

– Нет! Нет! Единоборство не может решать участи целого государства.

– Да! – поддержал их Гурт. – Обратить всю войну в частный спор о престоле, значило бы оскорблять весь английский народ. Как скоро хищник высадился на наши берега, он идет на всех нас. Самое предложение норманнского герцога доказывает нам, что ему не известны даже наши законы, по которым отчизна должна быть дорога в одинаковой степени и королю и подданным!

– Ты слышал из уст Гурта ответ всей нашей Англии, сэр де-Гравиль, проговорил король. – Я могу только повторить и подтвердить его. Не отдам я Вильгельму английского престола, не признаю суда! Не нарушу начала, связывающего так тесно короля и народ, присвоив личной силе право располагать судьбой государства. Если Вильгельм желает помериться со мной, он найдет меня там, где будет гореть битва и где поле брани будет все усеяно трупами его воинов. Найдет защищающим саксонскую хоругвь. Да рассудит нас небо!

– Да будет твоя воля! – ответил де-Гравиль, опуская. снова забрало. Но берегись, изменник рыцарскому обету, берегись хищник, трона! Мертвые покарают тебя со дна могил!

Послы отворотились и ушли без поклона.

Весь этот день и следующий прошли в обоих лагерях в приготовлении к битве. Вильгельм медлил заметно с объявлением сражения: он не терял надежды, что Гарольд станет действовать наступательным образом и что его клевреты успеют раззадорить фанатизм англосаксов и принизить Гарольда во мнении его войска.

С другой стороны, Гарольд тоже считал промедление выигрышем, потому что оно давало ему время укрепиться и даже дождаться подкреплений. Конечно, подкрепления были редки и скудны. Лондон действовал вяло, отечество не высылало сюда несметных полчищ. Самая слава Гарольда, успех, постоянно сопровождавший его во всех походах, усиливали глупое равнодушие народа. Его тяжелый ум не мог переварить, чтобы тот, кто недавно разбил грозных норвежцев, мог бы быть побежден игрушками-французами, как величали в Англии норманнские войска.

Это было не все: в Лондоне составлялись интриги для возведения на престол Этелинга. Осторожные торговцы сочли благоразумным не содействовать деятельно предстоящей борьбе. Многие проповедовали, что отечеству всего лучше – оставаться до времени безусловно нейтральным. «Предполагая худшее», твердили они, то есть что Гарольд будет побежден и убит, – не лучше ли беречь себя для Этелинга? Вильгельм питает личную вражду против Гарольда, может даже желать отнять у него трон, но он не посягнет на потомка Сердика, законного наследника короля Эдуарда.

Нортумбрийские датчане смотрели равнодушно на драму, разыгравшуюся на юге государства, не смотря на то, что они должны были сочувствовать Гарольду, хоть из благодарности за избавление их от норвежского ига. Мерция тоже относилась к делу Гарольда безразлично. Молодые же графы не имели влияния на своих подданных и потому отправились в Лондон, чтобы противодействовать интриге, завязавшейся в пользу Этелинга. Таким образом оказалось, что женитьба Гарольда на Альдите не принесла ему той пользы, ввиду которой он решился отказаться от любви и Юдифи. Нужно упомянуть, что полное невежество делало сеорлей безучастными к интересам своего государства. Да, дух страны восстал, ну уже слишком поздно – когда Англия стонала уже под игом норманна. Если б он пробудился хоть на один день, чтобы поддержать Гарольда, изнемогавшего в борьбе, то народ избавился бы от векового рабства.