Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

– Ты-то, милая тетушка, совершенно напрасно толкуешь о смерти: ты окружена любящими тебя людьми, жизнь тебе улыбается!

Но Тира покачала головой:

– Ошибаешься, Гакон, – возразила она. – Вчера Хильда ворожила, приготовляя лекарство для утоления моей жгучей боли в груди, и я видела, как лицо ее при этом приняло такое зловещее выражение, что я сразу все поняла… с этой минуты я узнала, что надо мной произнесен смертный приговор. Когда же ты так тихо подошел ко мне и я взглянула в твои грустные глаза, то мне показалось, будто я вижу перед собой вестника смерти. Но ты, Гакон, здоров и силен: ты долго будешь жить… Будем же говорить пока только о жизни!

Гакон наклонился и поцеловал бледный лоб Тиры.

– Поцелуй и ты меня, Тира, – прошептал он. Молодая девушка исполнила его желание и потом оба молча начали смотреть на небо, постепенно покрывавшееся блестящими звездами.

Вскоре вернулся Гарольд со своей невестой, которая успела успокоить его, что было заметно по его безмятежной и веселой улыбке.

Юдифь внезапно вздрогнула, приметив Гакона.

– Виноват, Гакон, что я забыл тебя представить моей невесте, проговорил Гарольд, – это сын моего брата, Свена, Юдифь. Ты, кажется, не видела его ни разу в жизни.

– О, нет, я его видела. – прошептала Юдифь.

– Но когда же и где?

«Во сне», хотела было ответить она, но тотчас же одумалась.

Гакон раскланялся с ней и подал ей руку, а Гарольд обратился с приветствием к своей сестре, которую он должен был отослать к норманнам, если б захотел исполнить договор свой с герцогом Вильгельмом.

– Обними меня, Гарольд, и укутай своим плащом: мне холодно, прошептала жалобно Тира.

Гарольд прижал ее к себе и посмотрел тревожно на ее исхудалое личико. Затем он повел ее в дом, между тем как невеста его следовала за ним в сопровождении Гакона.

– А дома ли Хильда? – спросил Гакон.

– Нет, она тотчас же после обеда ушла в лес, – ответила Юдифь нехотя: близость Гакона производила на нее необъяснимо тяжелое впечатление.

– Знаешь что, Гарольд, – обратился молодой человек к графу, – я прямо пойду к твоему дому, чтобы предупредить сеорлей о твоем прибытии.

– Ненужно, – возразил Гарольд. – Я намерен дождаться Хильду и пойду домой только поздно ночью… Вообще я уже отдал приказания Сексвольфу. Мы с тобой с восходом солнца отправимся в Лондон, а оттуда уже выступим против бунтовщиков.

– Хорошо… Прощай, благородная Юдифь! Прощай и ты, милая тетушка… Поцелуй меня еще раз, в залог нового свидания.

Тира нежно обняла его и шепнула ему:

– Да, в могиле, Гакон!

Молодой человек запахнулся плащом и направился задумчиво к холму. Дойдя до могилы витязя, он встал подле нее.

Сделалось совершенно темно, и вокруг Гакона царствовало полнейшее молчание, когда вдруг над его ухом раздался чей-то ясный и отчетливый голос:

– Чего ищет молодость у безмолвных могил? Ничто и никогда не могло удивить и поразить Гакона. Самообладание его заключало в себе что-то ужасное, если принять в расчет, как он еще молод. Он проговорил, не оборачиваясь:

– Зачем ты называешь мертвецов молчаливыми, Хильда?

Пророчица положила руку на его плечо и взглянула ему в лицо.

– Ты прав, сын Свена, – ответила она. – Абсолютного молчания нет нигде, и для души никогда нет покоя… Так ты вернулся на родину, Гакон?

– Вернулся, но я и сам не знаю – зачем… я был везде веселым, беспечным ребенком, когда ты предсказала моему отцу, что я рожден на горе и что самый славный час мой будет и последним для меня часом в жизни… с тех пор моя веселость исчезла навсегда!

– Но ты тогда был еще таким крошечным, что я удивляюсь, как ты мог обратить внимание на мои слова… я как будто сейчас вижу тебя играющим на траве с соколом твоего отца – в то время, когда он спрашивал меня о твоей судьбе.

– О, Хильда, да разве только что вспаханная земля не поглощает с жадностью брошенное в нее семя? Так точно и молодая душа не пропускает мимо ушей первых уроков ужаса… С тех пор ночь сделалась моей поверенной, а мысль о смерти моей постоянной спутницей… Помнишь ли ты еще, как я накануне твоего отъезда ушел вечером тайком из дома Гарольда и прибежал к тебе? Я тогда сообщил тебе, что одна моя любовь к Гарольду дает мне силу с твердостью перенести мысль, что все мои родные, исключая его, смотрят на меня только, как на сына убийцы и изгнанника… я еще добавил тогда, что эта привязанность имеет зловещий характер… Тут ты, пророчица, прижала меня к себе, поцеловала своим холодным поцелуем и здесь же, у этой могилы, утешила меня своим предсказанием… ты пела перед огнем, на который брызгала водой… и из слов твоей песни я узнал, что мне суждено будет освободить Гарольда, гордость и надежду нашего семейства, из стен врага и что с той минуты жизнь моя будет неразрывно связана с его жизнью… Эта перспектива ободрила меня, и я спросил: буду ли я жить и как долго, чтобы восстановить имя моего отца? Ты махнула своим волшебным посохом, высоко взвилось пламя, и ты ответила замогильным голосом: «Как только ты выйдешь из отрочества, жизнь твоя разгорится ярким пламенем и потом погаснет навсегда». Я и узнал из этого, что проклятие будет тяготеть надо мной… Я вернулся на родину с целью совершить славный подвиг и потом умереть, не успев насладиться приобретенной славой. Но я тем не менее, – продолжал с увлечением молодой человек, – утешаюсь уверенностью, что судьба человека, подобного Гарольду, нераздельна с моей… и что горный ручей и шумящий поток потекут вместе в вечность!