Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

А чего, собственно, герцог хотел добиться, лишив его свободы? Сколько Гарольд ни расспрашивал Вольнота – он ничего не знал. Гакон же знаками дал ему понять, что ему все известно, но он хочет открыться только одному. Гарольду, который поэтому поспешил уговорить Вольнота лечь поскорее в постель.

Заперев дверь, Гакон нерешительно остановился и посмотрел на графа долгим и грустным взглядом.

– Дорогой дядя, – начал он наконец, – я давно уже предвидел, что тебя ожидает та же горькая участь, которая постигла меня с Вольнотом. Впрочем, будет еще хуже, потому что тебя ожидает заключение в четырех стенах, если только ты не отречешься от самого себя и…

– О! – перебил Гарольд, задыхаясь от гнева, – я теперь ясно вижу, в какую сеть я впутался… Если герцог действительно отважится на подобное зверство, то пусть совершит это открыто, при солнечном сиянии… Я воспользуюсь первой рыбачьей лодкой, которую увижу, и горе будет тому, кто наложит на меня руку, чтобы воспрепятствовать мне броситься в нее!

Гакон снова взглянул на Гарольда своим бесстрастным взглядом, который способен был хоть кого лишить бодрости.

– Дядя, – произнес он, – если ты хоть на минуту послушаешь голоса своей гордости и поддашься своему справедливому негодованию, то нет тебе спасения: малейшим неосторожным словом или поступком подашь ты герцогу повод наложить на тебя оковы… а он жаждет этого повода. А ехать тебе невозможно. День и ночь придумывал я в течение последних пяти лет средства к побегу, но все было напрасно. Каждый мой шаг караулится шпионами… тебя же и подавно будут стеречь.

– Да, меня стерегут уже с той самой минуты, как моя нога вступила на норманнскую почву: куда бы я ни шел, за мной следят везде, под каким-либо благовидным предлогом, кто-нибудь из придворных… Молю высшие силы спасти меня для счастья дорогой моей родины… Дай мне добрый совет, научи, что мне делать: ты вырос в этой пропитанной ложью и предательством атмосфере, между тем как я здесь совершенно чужой и не могу найти выхода из заколдованного круга.

– Я могу советовать тебе только одно: отвечай на хитрость хитростью, на улыбку улыбкой же. Вспомни, что даже вера оправдывает поступки, сделанные под нравственным принуждением.

Граф Гарольд опять вздрогнул и сильно покраснел.

– Попав раз в одну из подземных темниц, – продолжал Гакон, – ты будешь навсегда скрыт от взоров людей, или же Вильгельм выпустит тебя только тогда, когда ты будешь лишен всякой возможности отомстить ему. Не хочу возводить на него обвинение, будто он способен своими руками совершить тайное убийство, но он, взамен этого, окружен людьми, которые играют у него роль слепого орудия, а это почти то же. Стоит ему, в минуту вспышки, сказать какое-нибудь необдуманное слово, и орудия сочтут это за искусно замаскированный приказ и поспешат привести его в исполнение. Здесь уже произошел такого рода случай: герцогу стоял поперек дороги граф бретонский, и он умер от яда при этом же дворе. Да будет тебе известно, что Вильгельму найдется оправдание, если он лишит тебя жизни.

– Чем же он может оправдаться? В чем может он обвинить свободного англичанина?

– Родственник его, Альфред, был ослеплен, подвергнут пытке и убит, как говорят, по приказу Годвина, твоего отца. Сверх того вся свита принца была просто зарезана, будто стадо баранов… и в этом тоже обвиняют твоего отца, дядя!

– Это адская клевета! – вспылил Гарольд. – И я уже не раз доказывал герцогу, что отец не повинен в этом кровавом деле!

– Ты доказывал!.. Гм! Да может ли ягненок доказать волку что-нибудь, если тот не захочет принимать доказательства? Тысячу раз слышал я, что гибель Альфреда и его свиты должна быть отомщена. Стоит им только возобновить старое обвинение и напомнить Эдуарду, при каких странных обстоятельствах умер Годвин, и тогда Исповедник простит Вильгельму его месть над тобой… Но предположим лучшее, предположим, что ты будешь осужден не на смерть, а на вечное заключение, и что Эдуард явился бы в Нормандию со всем своим доблестным войском, чтобы освободить тебя… знаешь, что герцог сделал недавно с несколькими аманатами при подобном условии? Он на виду у неприятельской армии ослепил их всех. Неужели же ты думаешь, что он поступит с нами более снисходительно?.. Ну, ты знаешь опасность, которой подвергаешься, действуя открыто, ты ее не избегнешь, а поэтому следует прибегать к лицемерию, – давай ложные обещания, уверяй в вечной дружбе, прикройся, одним словом, лисьей шкурой, хотя бы на то время, пока ты не порвал этих крепких сетей.