Федор Крюков - Казачьи повести (сборник)

– Ты его не пужай, – добродушно-насмешливым голосом сказал Копылов. – Он – парень ничего.

– А тебе что же не показалось? – стараясь быть спокойным, спросил Терпуг. – Ай за свою требуху опасаешься? Погоди, равнение произведут и тебе!

– Хороший из тебя арестант выйдет со временем, – ответил Губан, – С людьми, брат, жить, должен сам человеком быть. А по своему произволу и убеждению хочешь жить, иди на Сахалин: там со львами да с тиграми поживешь!..

– Поживем пока и тут!

– Богом установленный порядок кто ломать начнет, не быть тому на-воскресе… помни! Всегда так было, есть и будет! – твердо сказал Савелий.

– Это двадцать-то тысяч на девку… Богом установлено?… Терпуг не выдержал и выразился очень крепко. Все засмеялись. Памфилыч даже затылок поскреб, а Савелий изумленно хлопнул себя по бедрам.

– Молодой ты вьюнош, Никишка, и такие неподобные слова! Помни: горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных!..

– Сейчас за Писание! Вот не люблю за что этих фарисеев! – сказал Рябоконев.

– Позвольте, господа! – чувствуя завязывающуюся словесную схватку и радуясь ей, закричал писарь. – Не сдвигайте беседы с ее постановки… Позвольте! Если Писание, Писание!.. У Иоанна Златоуста сказано…

– Он испровергает лерегию! – с негодованием воскликнул Губан.

– А ты утверждаешь? – крикнул Рябоконев.

– Да позвольте же мне сказать, господа! У Иоанна Златоуста сказано: аще убо не были бы богатии, не беша бы и нищеты… И далее…

– Это сюда не касательно!

– Позвольте! Почему же не касательно?…

– Ивана Златоуста вы к себе не равняйте, социалы проклятые! Он лерегию не испровергал!..

– Надобности нет… Зато о богатстве и бедности говорил одно с нами. Религию и мы признаем… Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…

– Куда вы лезете, скажите на милость? куда вы несетесь?…

– Да ты слушай сюда!..

– …И не такие были, да в преисподнюю извергалась гордыня их. Помни и денно и нощно, не забывай: под тобой подстилается червь, и червь – покров твой…

– Уперся, как свинья рылом, в Писание и думает: святитель…

– Я ему же, сукину сыну, пользы желаю! Из него человек будет, коль старших будет слухать. Рос он без отца… вклюнулся в табак… в скверные дела…

Копылов изумленно и горестно покачал головой и, притворяясь серьезным, спросил:

– В какие же, Савелий Фоломевич? Либо к бабенкам к твоим когда зашел?

Губан остановился и сердито сказал:

– Это тебя не касательно. Про его дела я знаю. А мои бабы содержат себя правильно… про это нечего…

«Пронюхал, черт старый», – подумал Терпуг и несмело, вполголоса, возразил:

– Насчет этих делов тоже иные старички есть… Обряди ему, как следует, бабу – вся божественность, яко дым от лица огня, убежит…

– Ну, будет вам перепираться! Не ломайте беседу! Ты, Фоломевич, не гляди на него, подноси, пожалуйста… У меня ведь вот… еще одна!..

Копылов извлек из кармана и с веселым хвастовством взболтнул бутылку.

– Чего ты с ним! – примиряющим голосом прибавил он. – Он – молодой…

– Щенок, – сурово сказал Губан, паливая водку, – а тоже в социалы лезет… Вот кого не люблю на белом свете – социален этих… приверженцев!..

Фокин, недавно вернувшийся со службы, сказал:

– У нас Бурханов был, войсковой старшина. Тоже, как и ты, дедушка, не любил он их, социал-демократов! Соберет, бывало, нас: «Вы, – говорит, – братцы, смотрите не слушайтесь этой жмудии!» В энто время, вобче, начальство не храпело, а так себе… ласково, можно сказать, разговаривало… не как раньше. «Опасайтесь их, – говорит, – крошите их шашками, так их разэтак! Ничего не будет! Головой заверю…» А сам – ну такая труса был! Без двух провожатых, бывало, на улицу не выйдет…

– Как же вас, подлецов, не опасаться! – насмешливо вставил Копылов.

– Деньжонками он там хорошо было поджился, да под суд отдали после мобилизации. Не поладил с одним другом…

– Это уж кому пофортунит! Не поделился, значит… ну…

– Рублей семьдесят и моих денег за ним село… «Вы их мне представляйте, этих самых агитаторов, – говорит, бывало. – Я награжу», – говорит. Давал по трюшнице за каждого. Ну, наша братия – народ понятливый! Как видит: мало-мальски подходящий жидок идет – берет его за киршу и тянет: «Агитатор, вашескобродье!» – «Насчет чего?» – «Насчет земли. Землю, – говорит, – отобрать вашу офицерскую, участки…» – «Ах, так его разэтак!» – «Вроде как сожалеючи нас, вашескобродие…» – «Брешет он, так его разэтак! Они и у вас землю отберут!..»