Даниил Мордовцев - Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник)

«А об ладане-то росном да про воск на свечи я и забыла, – спохватилась Марфа. – Ах, я грешная! Затмил помыслы тот… далекий уже… невесть куда сгинувший… окаянный…»

И снова в тревожной памяти промелькнул каменистый берег Волхова, а на берегу – эта таинственная девушка с травами и цветами в руках и с отсвечивающею на солнце льняною косою…

«Так это она!.. Вон кому он дал свои волосы, свои брови, свои очи змеиные… Добро, Иванушко, добро, бес-прелестник?.. А я еще тебя ради Киев покинула… О! На том свете сосчитаемся!»

– Оповистуйте братии, что Марфа-посадница пожаловала… А се что за насад? Откуду?

От Ильменя, быстро, на двенадцати веслах, словно птица, несся насад – меньше того, на котором приехала Марфа. Гребцы на нем работали с такою порывистостью и напряженностью, что и лица их, и волосы, и рубахи были мокры от поту.

– Куда путь держите, люди добрые? – окликнули их с берега.

– Из Русы – в Новгород. А это чей насад?

– Марфин… посадничей… Борецкой.

– И сама Марфа тутай?

– Я – Марфа, – был ответ.

– Правь к берегу! Живой рукой!

Сделав на всем бегу полуоборот, бежавший с Ильменя насад быстро пристал к берегу. Из насада вышел молодой боярин с русой бородкой и с серьезными, задумчивыми глазами.

– А! Князь Василей! Слыхом не слыхать, видом не видать…

– Матушке Марфе много лет здравствовать!

– Спасибо, княже… Каково ради промысла так поспешаешь?

– Воинскаго ради чину – с вестями… Москва на нас идет!

Марфа отступила назад. Глаза ее сверкнули. Краска заметно отливала от щек.

– Москва… так наглостно… без разменных грамот?..

– Воистину, госпоже, наглостно…

– А кто воеводы и куда рати идут?

– Воевода Василий Федоров сын Образец да Матвеев сын Тютчев Борис с первым полком погнали на Двину, а другой полк с князь Данилою княжь Димитриевым Холмским прямит на Русу да на Великий Новгород…

– На Новгород!.. Не быть сему!

– Да третий, госпоже, полк с князь Васильем княжь Ивановым Оболенским-Стригою да с подручником московским с царевичем татарским Даньяром да с касимовским царем с Дамианом…

– Святая Софья! Премудрость Божия! Заступи град твой!

Словно зимним холодом обдало и тело ее и душу… А готов ли Новгород? Где его рати? Где рати короля Казимира? Где этот князь – этот Олелькович? Кто отстоит Святую Софью и честь великого города?..

А тут… проклятое видение на берегу – эта льняная коса, эти змеиные очи и этот хватающий за душу голос песни:

А разве она сама, Марфа, такова, как тою-о!.. дивно прошедшею и вечно памятною весеннею ночкой была?.. Не воротиться этим ночкам весенним! А устоять ли Новгороду?..

– Баба-баба! Смотри, какую мартын большую рыбу поймал!

Марфа недолго оставалась в монастыре. Отслушала обедню, приложилась к иконам и, простившись с братнею, тотчас же отплыла обратно в Новгород, куда раньше ее должен был прибыть вестник войны князь Шуйский-Гребенка. Она отложила поездку свою и в Хутынский, и в другие монастыри, куда собиралась тоже на богомолье. Дела призывали ее в Новгород.

Всю дорогу она почти молчала, рассчитывая в уме своем возможные последствия сложившихся обстоятельств… Нет, на волю новгородскую пускай никто не наступает… Положи московскому Иванушке Новгород мизинец в рот – он и голову проглотит, и Святую Софию, и вечевой колокол с Корнилом-звонарем…

Она не замечала, как несся ее насад вниз по течению Волхова, как уходили назад синие рощи.

Только у старых каменоломен, недалеко уже от Новгорода, она неожиданно выведена была из своего раздумчивого состояния. На правом берегу, отчетливо вырисовываясь на глубоком фоне горизонта, опираясь на клюку, стояла какая-то старуха. Пасмы ее седых волос выбивались из-под повязанного платком старого головника с рогами и трепались по ветру. У ног ее сидела та же, уже виденная ею, льняноволосая девушка, окруженная травами и цветами.

– Гляди! Гляди на нее! – хрипло, но громко сказала старуха, обращаясь к девушке и показывая на насад, который в эту минуту как раз поравнялся с ними. – То она… Марфа-посадница!

Удивленная девушка вскочила на ноги:

– Бабушка! Я знаю ее…

– Не знаешь!.. Это змея подколодная… Одна я ее знаю…

И старуха, подняв клюку, погрозила насаду.

– Помни меня, Марфа! – резко прокричала она. – Помни кудесницу!.. А ее, – она указала на девушку, – вспомянешь в ину пору!